ней до конца Лернейской кампании
– Война закончилась, офицер, – сказал человек, стоявший у края скалы.
– Это была не война, – ответил я.
Всполохи доносили до нас свет далекой грозы.
– Ты прав, офицер.
Его губы ощетинила злая усмешка.
– Здесь никто ничего не завоевывает – и не защищает. Тут просто дохнут, как мухи. Хочешь, чтобы твой друг тоже умер?
Тот, кто замер на скале рядом с ним, носил форму эльфийской гвардии. Темно-зеленая материя успела потемнеть и покрыться пятнами. Руки его были связаны за спиной; к шее приставлено дуло пистолета.
– Вы целы, доктор Стравицки? – негромко спросил я.
Скалы окружают Лернейские болота – невысокие, и неба с них не достать.
Я стою на одной из них, сложив руки на груди.
Пятеро эльфийских снайперов, спрятавшись за камнями, держат на прицеле Дорроса Бланко – человека с маленькими, холодными глазами и пистолетом в правой руке.
Я не знаю, сколько стрелков целится в меня – да и какая разница?
Хватит и одного.
Доктор кивает.
– Он будет цел, если вы выполните мои условия, – произносит Бланко. – За это я люблю эльфов – вы всегда готовы на сделку. Слишком дорожите своими паршивыми шкурами.
– Ты никого не любишь, Доррос. Даже себя.
Человек с пистолетом улыбается шире – я вижу его зубы, ровные, злые, как у хищного зверя.
Но в любом звере есть теплота – а в Дорросе ее нет.
– Не надо обличительных речей, офицер. Это война; а мы с тобой мужчины. Такова наша работа.
Маленькие камешки осыпаются за моей спиной.
Один из снайперов поменял позицию.
Возможно, он что-то заметил; что-то, чего не должно было быть. Возможно, сейчас они начнут стрелять.
Тогда всем нам конец – мне, Дорросу и доктору Стравицки.
Глупо будет так умереть – ведь в конце концов Бланко прав, война заканчивается.
– Ты называешь это мужской работой? – спрашиваю я. – Ты пришел в чужую страну и убиваешь людей, которых даже не знаешь. Я назову это кровавым убийством, а тебя сволочью.
Бланко смеется – у него громкий, искренний, чистый смех. Но не такой, к которому ты захотел бы присоединиться.
– Такова война, офицер. Здесь нет убийц – есть одни жертвы.
– Ты сам сказал, что война скоро кончится, – негромко говорю я.
– Теперь и ты называешь это войной?
– Нет; я имею в виду не Лерней. Я говорю о сражении между тобой и мной. Между людьми, которые считают резню «мужской работой», и теми, кто презирает насилие. И для тебя оно закончится там, где и должно – на каторжных рудниках.
– Слишком много слов, офицер! Маги Черного круга три дня назад привезли в ваш полевой лагерь бочку – и внутри у нее не мармелад. Ты говоришь, что презираешь насилие?
Из горла Дорроса, черным вороном, вырвался короткий смешок.
– Тогда зачем тебе полный бочонок драконьей пыли? Если рассеять его с этой скалы – шесть деревень внизу превратятся в смердящие кладбища. А через день там можно будет возить на прогулку младенцев – яд уже рассеется. Идеальное оружие для войны; оружие трусов. И придумали его эльфы – вы.
– Пыль – залог окончания резни. Довод, с которым никто не поспорит. Каждая из сторон готова сложить оружие. Из миролюбия? Нет, из страха перед Черным Кругом. Мы не собирались использовать этот бочонок.
– Вот как?
Доррос смеется снова.
– А вот те люди, которые наняли меня – собираются. И я спрашиваю тебя, офицер. Что для тебя дороже – жизнь одного паршивого эльфа, или сотни, тысячи человек, которых мои наниматели обсыпят драконьей пылью?
Пистолет туже упирается в горло доктора.
– Легко говорить красивые слова, офицер. Выбор сделать сложнее.
– Здесь нечего выбирать.
Я вынимаю из левого рукава сложенную втрое бумагу.
– Это прямой приказ от Высокого Совета эльфов. Я должен совершить обмен.
Тело Дорроса содрогается. Он словно получил пулю в грудь. Ему приходится сделать небольшой шаг назад, чтобы устоять.
Он не может поверить, что все так просто.
– Обмен? Высокий Совет согласился на это?
– Не
