не стала обращаться к врачу, пошла к какой-то бабке и вот теперь расплачивается…
Под плач Ярославны я перемерил весь свой гардероб, почти все, за исключением трусов и маек, оказалось категорически мало.
– Минь, это катастрофа!
– Я после войны в одних шароварах и рубахе на шнуровке ходил. Помнишь?
– Помню, – кивнула, светлея лицом, Лида.
– И ничего – жив.
– Но сейчас-то не разруха! Засмеют ребенка… В чем же тебя на юг отправлять? – нахмурилась она. – Вот беда-то!
Удивительные люди взрослые, они начисто забыли, что смеются над дурацкими обновками, а старую, испытанную одежду уважают, заплаты украшают штаны, как шрамы лицо пирата!
– Ладно, Паганель, теперь школьную форму надевай!
– Да ну ее…
– Два раза повторять не буду!
Я безропотно двинулся к шифоньеру и открыл скрипучие створки. Отец при этом равнодушно зевнул и отвернулся: форма висела рядом с его зимним пальто. Я нарочито долго искал ее в надежде, что родителям все это надоест.
– Быстрее, не спи на ходу! – погоняла Лида.
В пиджак мне удалось влезть с большим трудом.
– Жуть! – прошептала она. – Минь, ты видишь, как вымахал?
– Не слепой.
– Значит, так, – объявила парткомовским голосом маман. – Завтра точно едем в «Детский мир».
– Может, потом, когда с юга вернется? – усомнился отец.
– Правильно, потом, потом… – подхватил я.
– Почему – потом?
– Я же за месяц могу еще вымахать!
– Аргумент! – кивнул Тимофеич.
– Чепуха! Они же тридцатого возвращаются. Представляешь, что будет твориться в магазинах перед учебным годом?
– Представляю. Можно потом купить, через недельку, когда все успокоятся.
– Чтобы мой сын в таком виде явился в школу первого сентября?! – вскипела Лида. – Никогда! Заодно завезем Вальке желатин.
– И где достала?
Взрослые почти никогда не говорят «купил», а исключительно – «достал», реже – «оторвал», порой – «взял», иногда – «добыл». Есть еще слово «скоммуниздил», но оно неприличное.
– С «Клейтука» привезли, – сообщила маман.
– Несуны? – сквитался отец, криво усмехнувшись.
– С ума сошел? У них в буфете официально сотрудникам собственную продукцию продают. Ты бы Анне Павловне тоже завез. Я ей давно обещала. И мать заодно проведаешь!
– Посмотрим… Не знаю… Отстань…
Лида говорит, что Тимофеевич – человек волевой, но безынициативный, а она, наоборот, инициативная, но безвольная. Впрочем, порой, как сегодня, маман проявляет невиданную твердость духа, не позволяя отцу хлопнуть лишнюю рюмку…
Довольно долго мы пили чай в тягостном молчании, за это время князь Игорь
