отправился на вечеринку, где надеялся встретить маркизу. Узнав барона, она так побледнела, что ему стало даже жалко ее. Луицци приблизился к ней, после чего они уединились в углу салона; бедняжка едва могла говорить. Луицци предположил, что она волновалась от того, что за ними наблюдали.
– Желаете ли вы меня выслушать? – спросил он.
– Да, поскольку я хочу просить у вас о милости.
– Что ж, пожалуйста, я не жесток.
– Я знаю о вашем приключении с Софи.
– Софи? А кто это?
– Госпожа Дилуа.
– А! Госпожа Дилуа! Ну как же, как же…
– Умоляю вас именем Господа, не говорите о нем никому!
– По правде, вовсе не о госпоже Дилуа я хотел бы думать, находясь рядом с вами; разве у меня нет права удивляться вашему отказу видеть меня после…
Теперь маркиза покраснела до корней волос:
– Арман, – с трудом проговорила она, – я умру скоро… надеюсь… да-да, надеюсь… Тогда вы все узнаете…
Страшная надежда так воодушевила маркизу, что Луицци опять почувствовал к ней жалость.
– И не ищите встреч со мной! – продолжила она.
– Но как же…
– На коленях, на коленях прошу вас исполнить мою последнюю просьбу.
Помутнение разума, уже знакомое Луицци, казалось, вот-вот вновь завладеет маркизой; потому он ответил:
– Хорошо, обещаю вам.
– Обещайте также, – промолвила она, слегка успокоившись, – никогда и ни с кем не говорить о госпоже Дилуа.
Луицци, полагая, что он еще успеет остановить пущенную им сплетню, пообещал и это.
Люси тут же удалилась, тепло провожаемая учтивыми приветствиями мужчин, толпившихся у дверей салона. Они вежливо расступились, словно давая дорогу святой и благородной персоне, которой они не осмеливались даже высказать испытываемое ими благоговение. Луицци остался на месте, погруженный в собственные мысли.
Компания молодых людей рядом с ним шепталась о чем-то, беспрерывно посмеиваясь. В этот момент к барону подошла хозяйка дома, назвав его по имени.
– Бог мой! – воскликнул один из юнцов. – Так это же герой истории с Дилуа.
У Луицци исчезли всякие сомнения в том, что его рассказ Барне стал предметом пересудов, и неожиданно для себя почувствовал острое сожаление о содеянном; затем он начал прислушиваться к разговорам, притворяясь, что заинтересован совсем другим.
– Однако ну и болван же он! – донеслось до Луицци. – Уж я бы не ушел просто так, не доказав малышке, что так не издеваются над порядочными людьми.
– Зато Шарлю, похоже, повезло, – рассмеялся другой голос, – ведь эта купчиха очень даже аппетитна.
Беседа еще довольно долго продолжалась в том же духе, и Луицци вскоре пришел к выводу, что сам сплоховал и все угрызения его совести просто смешны. Вполне естественная цепочка размышлений привела его от госпожи Дилуа
