засмеялась госпожа Буре. – Ну, если вы не любезны, то по меньшей мере любите польстить…»
«Я льщу? Вовсе нет, и вы это знаете, сударыня. Вам, конечно, многие говорили, как вы прекрасны, и говорили достаточно часто, чтобы вы могли в этом сомневаться. Так что в моих словах лести не больше чем любезности».
Госпожа Буре не ответила; ее несколько смутила легкость, с которой незнакомец расточал столь явные комплименты. Эрнест выждал какой-то момент и продолжил наступление:
«Мои слова обидели вас, сударыня? Моя солдатская прямота перешла границы приличия?»
«Да нет, не то чтобы… И все же я бы попросила вас впредь использовать другие выражения».
«Сударыня, восхищение красотой так же не зависит от вашей воли, как и сама красота; и если уж оно вами завладевает…»
«То вы сами не понимаете, что говорите, не так ли, сударь?»
«Прошу великодушно извинить меня, но я все прекрасно понимаю и в доказательство добавлю, что вы не только милы, но и весьма умны».
«Ах! – сухо заметила госпожа Буре. – Ваша милость оказывает мне большую честь таким подозрением».
«О, не сердитесь, а то я начну в этом сомневаться».
«Согласитесь, я и так весьма добра, раз слушаю вас».
«Осмелюсь заметить, у вас просто нет выбора».
«Таким образом, не за что меня благодарить».
«О, я вам очень благодарен за то, что вы здесь».
Он умолк на мгновение, продолжив затем взволнованным тоном:
«Я благодарен вам так же, как благодарен солнцу, которое освещает весь мир, чудному воздуху, которым я дышу, прозрачности ночи, которая опьяняет своей тишиной; так же, как я признателен всему, что появляется передо мной в благодатном и неземном обличье».
В начале разговора насмешливые реплики перебрасывались из угла в угол купе тоном собеседников, желающих блеснуть своим остроумием; но последнюю фразу Эрнест произнес с пылким энтузиазмом, который весьма не понравился госпоже Буре. Непроизвольно Эрнест приблизился к спутнице; на что она, желая вернуть разговор на начальные иронические нотки, ответила, не сдвинувшись с места, с легким налетом пошлости, который сочла необходимым, дабы осадить зарвавшегося пиита:
«Чрезвычайно счастлива, что могу разделить вашу признательность с солнцем и луной».
Фраза возымела свое действие, и Эрнест откинулся назад; с минуту он втихомолку кусал себе губы, после чего произнес уже менее обходительным тоном:
«Сударыня, вас не раздражает табачный дым?»
Вопрос прозвучал столь несуразно, что госпожа Буре обернулась, чтобы взглянуть на Эрнеста, хотя никак не могла его разглядеть.
«Не думаю, – холодно обронила она, – что в общественном транспорте принято курить».
Эрнест проклинал себя за глупый вопрос; в купе опять воцарилось молчание.
События поначалу так
