ни мать, ни деда.
Всю ночь Аким провел без сна у постели внука, что-то бормотал, водил над ним руками, складывая пальцами странные фигуры, иногда щелкал, хлопал в ладоши и снова бормотал, пристально глядя на Тимура. Наутро внук открыл глаза, сыпь стала бледнее, и дед попросил Людмилу побыть с Тимуром, чтобы самому немного отдохнуть.
– Мама? Мама, где дед Аким? – спросил парень, едва очнувшись.
– Он отдыхает, сынок. Он провел с тобой всю ночь. Мне казалось, стены гудят, будто не один дед читал молитвы, а тысячи голосов вместе с ним. Ооо, дорогой мой мальчик, как же я испугалась! – Людмила взяла сына за руку и погладила его по голове.
Тимур выглядел очень изможденным, он похудел, щеки впали, а лицо осунулось. Мать еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться, но помня вчерашнее предостережение старого Акима насчет причитаний, все же взяла себя в руки.
– Людмила, не вываливай на сына все свои переживания прямо сейчас, – вошел в спальню дед, на этот раз он сильно хромал и с трудом дышал. – Позже расскажешь ему.
– Дед! Прости меня, я сам не знаю, как это получилось и что на меня нашло. Только я начал рисовать, кисточка стала делать мазки помимо моей воли, будто рукой кто-то водил, ммм… голова… – Тимур скривился от боли и потрогал рукой макушку. – Голова болит, как будто ее раскололи ровно посередине. Что это, дед? – Тимур попытался приподняться с подушки, но не смог.
– Ты потратил очень много энергии, – ответил Аким. Садясь в кресло рядом с кроватью Тимура, он положил грубую старческую ладонь на его руку. – Такой запас, который обычный человек, не обладающий даром целительства, может израсходовать за четыре-пять воплощений. Ты, мой мальчик, был при смерти, но теперь постепенно восстановишься, – всегда здоровый Аким вдруг закашлялся и начал бить себя кулаками в грудь, точно хотел достучаться до кого-то через запертую дверь. – Тебе нельзя вставать минимум несколько дней, – продолжил он, когда кашель немного отпустил.
– Дед, я не знал, что в их семье такие девочки рождаются через каждые два поколения, ее бабка ничего не сказала мне о своей немой матери. – Тимур еще с трудом говорил и остановился, чтобы отдышаться. Он все время порывался приподняться в кровати и сесть, чтобы поговорить с дедом лицом к лицу, но возникающая в голове резь возвращала его на место.
– Как ты теперь об этом узнал?
– Когда я почти закончил портрет, у меня вдруг потемнело в глазах, я услышал оглушительный звон и сквозь него голос, который произнес… Подожди, сейчас… по-моему, так: «Освобождение даруя, своей свободою рискуешь. Одни не могут ноши взять, другим – нельзя ее терять». Дед, той ночью я видел много крови – крови, которая текла через рты этих женщин, как будто они убивали словами. Когда я писал портрет девочки, то пытался придать ее глазам доброту и любовь, но когда мне казалось, что я закончил, вдруг почувствовал, как силы покинули меня в один миг. Потом в бреду я слышал этой ночью – кто-то говорил,
