– связи иметь. И я всё по райкомам и обкомам. Всё-таки от звонка до звонка надо было. Но так я проявлял свои способности. А теперь их и не надо скрывать. Всё! Купил – продал. Или жвачку, или завод. Так весь мир нормальный живет. А кто книжки читает – пусть их и ест.
–– Мы – верили! И работали на общество. А нынче всё, что мы наработали, разворовали. Как же после этого нам свои жизни перебывать?.. Вот теперь бы распоясать народ! Тех, кто не умеет хапать!
–– Вы не знали, что жизнь это – перебыть. Так и я не знала и не знаю. И наплевать. А вот вы подсунули мне сынка разгильдяя-пьяницу, ну и возитесь теперь с его дочкой-дурочкой!..
Современник… родители… сноха…
Вскочил вдруг!.. Сел на кровати…
Брат… Брат… в камере?..
Жидкий свет лампочный за ночь, казалось, протух… С гадливостью подумал об этом свете тусклом – напомнил он мне, что у меня есть… лицо и мне ещё надо что-то им… выражать…
Одиночество моё на миг ощутилось мною как омерзительное одиночество, туалетное одиночество.
Я медленно встал на мои ноги.
Умыться забежал быстро – как в перегретую сауну, холодную воду туго прижал к лицу три, как всегда, раза… Видел, однако, теменем своим, моим, что зеркало, над раковиной, бракованное: в углу "молоко"…
Выбежал брезгливо – походя вспоминая, как не любил всегда зеркал, не любил всегда своих фото… не любил никогда ни газет, ни радио, ни теле: и в зеркале, и в газете – всё не про меня, всё не обо мне!..
Чайник – когда же его включил? – кипел… Было стыдно дуть в чай… было стыдно фыркать…
…Дело моё – быть одному: труд мой такой, работа моя такая, такова моя страда.
Чтобы – прислушиваться. Чтобы – догадаться. И – не для себя, не для судьбы своей. А – вообще.
Вообще – и есть моя судьба.
…Одевался – когда же разделся? – положил ладонь на грудь: вот оно – место происшествия!..
Сладко опять чуть стало от такой непроизвольности… Стоял, дремотно покачиваясь…
Во мне, в том, в зеркале который, в теле моём, кроме меня, есть ещё кто-то… какой-то Мальчик. Мальчик тёплый, тёпленький… Он – я. И – не я. Это – Мальчик трогательный и даже меня трогающий… Мягкий, обидчивый, ранимый… Вот бы мне раньше его выделить!.. Его-то все, вижу, – сходу и безошибочно во мне выделяя! – всё и хотят подержать, словно тельце какое, в руках, погладить, потрогать его хоть за ножку… И – ведь удается… Один я его, Мальчика моего, строжу… А я, тело моё, только красней за него, за тёплого, за мягкого…
И даже стыдно стало перед ним, перед моим Мальчиком: мало его берегу, мало ему угождаю… можно бы и побольше…
И смотрел на тапки, на тапочки синенькие – на женские, домашние… Они – на самом виду!.. У второй-то кровати, – чуть не посреди Комнаты.
Так их поставила тут Дева. Так, чтоб тут стояли!.. Это, уходя, и сказала.
Посмотрел я тут же на иконку картонную на столе… Принёс, подарил, поставил Монах… Сказал – то же: пусть тут, на виду, стоит!..
Показалось вдруг свежим, непривычным фактом то, что я – тут, в доме с табличкой "Общежитие
