обочине был припаркован танк, только без пушки. Мужчина подошёл ближе, и я узнала Петькиного отца.
– Я же просила тебя никому не говорить обо мне, – втянула я голову в плечи. – Никому.
– Батя тебя вот такую помнит, – Петька поднял руку на метр. – Забыла, что ли, как он тебя на спине катал?
Петькин отец открыл мою дверь.
– Вытряхивайся.
Я вылезла, испуганно глядя на него снизу вверх.
– Это танк?
– Дура, тягач это. Давай внутрь.
– Шутите?
– Лезь, говорю, быстро. Через люк лезь, дверь не открывается.
Я посмотрела на Петьку, но он только кивнул, мол, не спорь, полезай. Я кое-как забралась на броню и неуверенно заглянула внутрь через откинутую крышку люка.
– Мы что, штурмом границу брать будем?
– Лезь, сказал! – рявкнул Петькин отец, и я полезла.
Внутри было тесно и холодно, всюду лежали инструменты, лопаты, мешки. Петькин отец спустился следом и сел в кабину.
– Нам эту мотолыгу воинская часть списала, – сказал он, заводя мотор. – Для поискового отряда.
– А что вы ищете?
– Самолёты сбитые, те, что после войны до сих пор лежат. Немецкий вот нашли осенью, с лётчиком внутри. Там, в мешке, рядом с тобой.
– Кто? – вжалась я в железную стену. – Кто в мешке?
– Кто, кто, – раздражённо прикрикнул он. – Лётчик в мешке.
Я покосилась на чёрный мешок, совсем небольшой, не больше, чем пакет для мусора. Удивительно всё-таки, что все мы, и я тоже, когда-нибудь поместимся в таком мешке.
– Короче, тряпку видишь? Она грязная, но другой нет. Ложись на пол и прикрывайся. Я скажу, когда вылезать. – Мы ехали через лес, внутри всё ревело и грохотало, и Петькиному отцу приходилось орать. – Доедем до места, где контрольно-следовая полоса без колючки. А дальше ты сама.
Я легла на пол, стараясь не смотреть на чёрный мешок, взяла тряпку, всю в грязи и налипшей высохшей траве, и натянула на себя. Тряпка пахла болотом, землёй и сыростью. Наверное, на неё складывали кости и разные вещи, найденные металлоискателем, оружие, пули, фляжки, продырявленные каски. Я вдруг подумала, что не успела попрощаться с Петькой, даже не обняла его напоследок.
– Ты знаешь, что я сын спецпереселенца? – перекрикивая громыхающий мотор, спросил Петькин отец. – Он железку эту грёбаную строил, поняла? И потом воевал ещё, и погиб в первую же осень, и могилы своей нет, общая, как барак. В жопу всё это.
Железную дорогу до того места, где после войны был построен Ковдор, тянули заключённые. Торжественное открытие назначили на 22 июня 1941 года, но в четыре утра началась война, и тем, кто выжил при строительстве, пришлось разбирать рельсы обратно. Говорят, хоронили их без опознавательных знаков, просто бросали в яму и зарывали, поэтому в детстве я боялась гулять в лесу. Каждый раз, когда запиналась о корни или корягу, мерещилось, что это они хватают меня из-под земли, и я истошно кричала.
– А теперь прикройся и тихо сиди, –
