style="font-size:15px;"> – Действительно, – она повернулась на здоровый бок и закрыла глаза.
– Через две недели прием состоится, – он отложил голопроектор в сторону и взглянул на ее исполосованную спину. – Я хочу, чтобы ты там была.
– Чего еще ты хочешь? – вздохнула Сафелия.
– Ты должна быть там, – отрезал Стефан.
– Кажется, не только я изменилась за эти три года, – она натянула одело повыше и спрятала изуродованную спину. – Власть тебя портит, Император.
– Я приглашаю тебя на прием, – спустя некоторое время произнес он.
– Благодарю, Ваше Императорское Величество, – прошептала Сафелия и закрыла глаза. – Я подумаю над Вашим великодушным предложением.
– Сафелия, – он наклонился и прижался к ее щеке губами. – Перестань мучать меня.
Она едва не захохотала. Бедный, бедный Стефан. Мучает она его…
– Пошел ты… – прошептала она и хотела подняться с кровати, но он обхватил ее руками и вместе с одеялом прижал к себе.
Стало больно. Не рану защемило на плече. Это сердце заныло от безысходности.
– Останься со мной, – зашептал он. – Я помогу тебе. Я защищу тебя. Я найду тех, кто охотится на тебя и уничтожу их. Ты только не уходи…
– Быстро же ты забыл о том, как запретил мне появляться на Олмании, – произнесла она.
– Ты вывела меня из себя. Я отреагировал. Забудь. Забудь о том, что я сказал.
– Даже сейчас ты приказываешь, а не просишь, – прошептала она.
– Я прошу тебя, – он прижался губами к ее затылку, – прошу… – поцеловал рубец на ее плече, – …тебя… – еще один и другой, на спине. Ладонь проникла под одеяло, заскользила по коже на живота, по рубцам на этой коже. Сафелия застонала, когда его пальцы оказалась между сведенных ног.
– Это неправильно, – прошептала она, заглатывая воздух.
– Я знаю, – ответил он и повернул ее на спину.
Губы коснулись ее губ. Нежно. Еще нежнее, пока она не распахнула их, приглашая его внутрь. Она испытывала облегчение от того, что он узнал правду. И еще большее облегчение ей принесла мысль о том, что ему наплевать, как она выглядит. Когда-то Роден сказала ей: «Красоте уродства не понять. Уродство красотой не спрятать». Только сейчас Сафелия подумала о том, что Роден имела в виду не внешнее уродство, а внутреннее. Так может Сафелия не урод? Может, она гораздо красивее, чем отражение в зеркале?
Стефан будто заново изучал ее тело. Ласкал каждый сантиметр ее кожи, каждый миллиметр рубцов на ней. Грудь, маленькие соски, плоский живот, лобок, ее бедра, ее колени, ее лодыжки, стопы, пальчики на ногах. Потом развел ее ноги и стал целовать между них. Она извивалась, стонала, даже хныкала, пока, наконец, не кончила под его ртом. Он стер с лица смазку и наклонился к ее губам. Поцелуй. Еще один. Снова. И снова. Пока она не почувствовала, как он входит в нее. Хорошо… С ним так хорошо…
Она тихо стонала ему в губы, отвечая на каждое движение внутри. Он уперся в ее колени и развел ноги еще шире.
Я люблю тебя, –
