таджики, люди неместные и, в общем-то, к судьбе дома безразличные, стали нам глубоко сочувствовать, о чем-то непонятно переговариваясь у помойки.
Однажды мы проснулись, а весь дом был заклеен листовками, предлагающими идти на митинг. И Сергей Иванович с Донбасса, и Анна Михайловна с пекинесами – все решились броситься на штурм, но потом, поговорив на детской площадке о судьбах Родины, постановили на демонстрацию не ходить, боясь способствовать Западной Европе и Америке в деле разрушения российской государственности.
«Что же нам делать, – думали все, – что же нам делать?»
И тогда Андрей Петрович, старый больной сталевар, сорвавший спину ни на одной домне на литейно-механическом заводе, предложил посадить вокруг дома тополя, чтобы пришедшие на снос экскаваторы, уткнувшись в природную красоту, не могли дрогнувшей рукой разрушить дом, ибо все мы добрые и порядочные люди.
Это был ясный, солнечный и прекрасный день. Все население нашего дома № 13 по проспекту 40 лет Октября вышло на субботник. Из дальнего питомника совхоза «Мелиоратор», расположенного в Куровском районе Подмосковья, привезли пушистые тополя, медвяные липы, трепещущие яблони и гладкоствольные березы.
Дети, мамы, папы, бабушки, дедушки и таджики копали блестящими лопатами глубокие теплые ямы, в которые опускали тоненькие саженцы.
Когда губастое овальное светило закатилось за горизонт, весь дом был окружен молодым густым лесом, через который не могла прошмыгнуть даже мышь.
На следующее утро урчащие клыкастые бульдозеры с отвисающей до пола слюной не пробились к нашей прекрасной сталинской пятиэтажке.
Все население ликовало! Депутаты, префект и мэр были в бешенстве!
P.S
Хочется умереть летом. Даже не летом, а где-нибудь в сентябре, когда пройдут дожди первой декады и установится тихая пятнадцатиградусная осенняя погода. Если умираешь в январе, хоронить холодно, да и на могилку твою потом в лютые морозы на годовщину никто не придет.
В сентябре же лафа: птички еще не улетели, паутинки парят, друзья идут веселые и слегка поддатые. Сядут на кладбище на травку, развернут газетку с колбасой и сыром, опрокинут по пятьдесят и вздохнут: «Как хорошо, что он умер в сентябре, как радостно и прекрасно вокруг, как замечательна жизнь и утомительна смерть! Как велик мир, как мы его любим!»
И вот под эту их слезливую дурашливую дребедень мне будет лежаться легко и замечательно, словно это я сам пришел к себе на кладбище и это я сам поминаю себя и радуюсь миру. Словно я поднял с ними эти злополучные пятьдесят граммов и теперь могу говорить с ними, о чем захочу, даже о собственной смерти.
Городок
(Рассказ)
Наш рейс задерживали уже на сутки, мы даже не знали, сел ли самолет из Москвы. Петр постоянно укорял меня, зачем мы приехали так рано, не посмотрев время приземления в интернете, но интернет в городке был спутниковый, не просто медленный, а неспешный и такой дорогой, что я пожалел денег.
Аэропорт
