style="font-size:15px;"> – Хорошо, – кивнула я. – Два покрупнее. Ты должна это запомнить. Те два, что покрупнее, ядовитые.
– Те, что покрупнее, – повторила она. Отпила чаю. – Но как?
Я положила три яйца обратно на блюдце, но одно из тех, что покрупнее, оставила. Повернула его в руке так, чтобы оно легло тупым концом мне в ладонь.
– Чего ты не видишь, Элайза, так это крохотной дырочки на вершине яйца. Сейчас она замазана воском в цвет скорлупы, но, если бы ты была здесь вчера, ты бы увидела крошечную черную точку там, куда я иголкой внесла яд.
– И оно не разбилось! – воскликнула Элайза, словно я показала фокус. – И я даже не вижу воск.
– Именно. И все-таки яд внутри – его достаточно, чтобы кого-нибудь убить.
Элайза кивнула, глядя на яйца:
– А что это за яд?
– Nux vomica, крысиный яд. Яйцо – лучшее место для истолченного семени, потому что желток – вязкий и прохладный – сохраняет его так же, как сохранил бы цыпленка.
Я вернула яйцо на блюдце, к остальным.
– Вы скоро будете использовать яйца?
– Завтра утром, – сказала Элайза. – Когда он дома, моя госпожа ест вместе с мужем.
Она помолчала, словно представляя накрытый для завтрака стол.
– Я подам госпоже два яйца поменьше.
– А как ты их различишь после того, как разобьешь на сковородку?
Это ее озадачило, но ненадолго.
– Я сперва приготовлю яйца поменьше, положу их на тарелку госпожи, а потом пожарю те, что покрупнее.
– Очень хорошо, – сказала я. – Это совсем недолго. Через пару мгновений он может пожаловаться на то, что у него горит во рту. Смотри, подай яйца как можно более горячими, так, чтобы он не разобрал, – может, с подливкой или под перечным соусом. Он подумает, что просто обжег язык. Вскоре его затошнит, и он, скорее всего, захочет прилечь.
Я склонилась к Элайзе, чтобы она ясно поняла то, что я собиралась сказать.
– Советую после воздержаться от того, чтобы его видеть.
– Потому что он умрет? – сказала она без выражения.
– Нет, сразу, – пояснила я. – В часы после употребления nux vomica большинство жертв страдают от судорог. Их может прогибать назад, как будто их тело – натянутый лук. Я никогда не видела этого сама, но говорят, что это ужасно. Что видевшим потом всю жизнь снятся кошмары. – Я откинулась на стуле и смягчила взгляд. – Конечно, когда он умрет, эти судороги прекратятся. Тогда он будет выглядеть куда более мирно.
– А потом, если кто-нибудь захочет осмотреть кухню или сковородки?
– Они ничего не найдут, – заверила я ее.
– Из-за чародейства?
Я сложила руки на коленях и покачала головой:
– Малышка Элайза, постарайся понять – это не чародейство. Не ворожба и заклинания. Это все вещи земные, такие же настоящие, как грязь у тебя на щеке.
Я
