которую мог проникнуть враг и вскоре уснула.
На следующий день, во время завтрака, я умудрилась стащить столовый нож, который мне принесли, чтобы намазывать масло на хлеб. Я спрятала его под подушку и ждала удобного момента, когда все уйдут, чтобы обследовать зеркала. Хочу сказать, что в нашем особняке было такое огромное количество зеркал, что мне предстояла большая работа.
Со свойственным мне упорством я начала постепенное обследование зеркальных рам. Вернувшись в зал, где уже побывала ночью, я решительно направилась к первому зеркалу и оттянула его от стены. Обнаружив щель в раме, просунула туда нож и расширила её. Стала заглядывать внутрь, громко сопя носом. Тонкий луч света проникал за раму, но присмотревшись, я ничего там не обнаружила. То же произошло и с другими зеркалами. Здесь в зале, письма не было.
Услышав чьи-то шаги, направлявшиеся к детской, быстро шлепая босыми ногами, я побежала в комнату и едва успела запрыгнуть в кровать, как в комнату вошла служанка и стала разыскивать нож, пропавший за завтраком. Она сокрушалась, что хозяйка спросит с неё и вычтет из жалования за этот дорогой серебряный нож. Но я не поддалась жалости, потому что у меня появилась цель. Потом, когда я найду письмо, то непременно верну нож. Тихонько положу где-нибудь и всё.
В исследовательском угаре прошло некоторое время, пока я не осмотрела все зеркала. Нигде ничего не обнаружилось, за исключением того, что за одной рамой лежал клочок бумаги, на котором были какие-то расчёты грифельным карандашом. Но надо было видеть меня, когда я обнаружила этот листок! Я даже задрожала, и это был знак, что мною овладела настоящая мания.
Оставался старинный туалетный столик с зеркалом в маменькиной спальне. За ним я безуспешно охотилась в течение двух недель, потому что всё время кто-то мешал, а потом решила оставить эту затею на время.
После моего окончательного выздоровления я снова потребовала к себе учителя танцев, уже обрадовавшегося было оттого, что так удачно избавился от меня.
Швед вернулся, раздраженный моей недетской настойчивостью, и продолжил уроки, ничуть не собираясь делать мне послаблений после болезни. Может быть именно благодаря этому, я восстановилась очень быстро.
А через некоторое время меня взяли в школу балета, где я познала мучительные боли в ногах, растертых до крови, жёсткую муштру, зависть к первым успехам, ненависть, и даже драки между воспитанницами.
Я жила там, на полном пансионе, и каждый раз, когда родители навещали меня, боролась между желанием закричать им вслед: «Заберите меня отсюда!» и страхом, что они ответят: «Ты же сама этого хотела, вот и сиди тут теперь!».
Могу только добавить, что за это время я умудрилась осмотреть все зеркала в училище и даже в личных комнатах преподавателей. Пару раз меня чуть не поймали, но я научилась так виртуозно вскрывать рамы зеркал, что это занимало у меня какие-то минуты. Не всегда удавалось поставить раму точно на прежнее место, и тогда зеркала
