пуфы, чтобы Флоэма могла найти место для отдыха в шаговой доступности. Подставки, корзинки, пандусы и галереи были организованы таким образом, что Флоэма могла передвигаться по Обители, никогда не опускаясь на пол. Впрочем, если Флоэме вздумается спрыгнуть, перемещаться бы ей пришлось исключительно по ковру. Стены Обители покрывали драпировки с изображениями рыб и птиц, с потолка свисали канаты, вдоль стен улыбались каучуковые человеческие фигуры.
Флоэма упрямо не показывалась. Арсений подумал, что, скорее всего, у неё действительно депрессия. Вполне могло быть, весной мизи склонны к депрессии и порою к агрессии, этого не стоило забывать.
– Я сажусь за инструмент, – предупредил Арсений. – Начнём нашу встречу.
Арсений заметил движение справа, краем глаза. Поворачивать голову не спешил, Флоэма могла отреагировать чрезмерно, но скосил глаза к прозрачной стене. Ховер. Машина, качая бортами, держалась к югу, солнце играло на фонаре. Всего лишь ховер. Интересно, у Нюты-Марии есть ховер? Наверняка, вряд ли она добирается до башни общественным транспортом. У таких, как Нюта-Мария, должен быть ховер, иначе какой смысл…
Арсений остановил мысли и сел за рояль. Размял пальцы. Классика. Мизи предпочитает классику. Начнём. Вариации Гольдберга.
Пальцы слушались плохо, сказывался вчерашний Митридат, Арсений сконцентрировался.
Коснулся клавиш…
Сегодня надо сыграть что-нибудь попроще, подумал Арсений. Что-нибудь успокаивающее, простое, классическое. Лунную. Нет ничего более классического, чем Лунная соната.
– Лунная соната, – объявил Арсений. – Бетховен.
Он начал играть.
Его самого всегда успокаивала музыка. Арсений начинал играть и через минуту чувствовал, как мир потихоньку отступает, остаётся лишь музыка и музыка. К тому же за игрой смена проходила быстрее.
– Эта музыка говорит нам о мире, в котором мы живём. О природе, о любви, о том, что великое искусство проистекает из самой сущности бытия. Искусство повсюду. И сегодня мы поговорим не только о музыке, сегодня мы обратимся к поэзии…
Арсений играл и рассказывал, Флоэма не показывалась и оставалась бесшумной.
И пылок был, и грозен День,
И в знамя верил голубое,
Но ночь пришла, и нежно тень
Берёт усталого без боя.
Обитель оставалась подозрительно безжизненной.
На секунду Арсений с надеждой подумал, что эта сука сдохла. Жрала с утра собственную шерсть, жрала – не могла остановиться, пока не подавилась и не задохнулась. И лежит сейчас где-нибудь, околевшая, с высохшими глазами…
Арсений тут же отогнал эти неладные мысли. Если Флоэма сдохнет… Это катастрофа. Новое место вряд ли удастся найти сразу, потребуется как минимум год. И вряд ли это место будет таким же хорошим…
Арсений прикусил язык и мысленно пожелал Флоэме здоровья,
