встретить, самому-то непросто сюда добраться.
– Да приехал уже родственник, – смеется Геннадий Борисович и оглядывается по сторонам. – Петя, где ты?
Я отхожу от забора и приближаюсь к дяде. Честно говоря, этого мне не очень-то хочется – начнет удивляться, почему я такой толстый, да еще с прыщами на лице.
– Постой, постой, – произносит дядя Миша, вглядываясь в мою физиономию, – а ну-ка… Петька, что ли? Бумажкин?
– Я…
– Вместо отца приехал?
– Вместо него.
– И то радость, – обходя меня со всех сторон, говорит дядя. – Только вот толстоват немного. Ну да ладно. Все равно свой. – И, обращаясь к учителю, добавляет: – Ну, спасибо, Борисыч! А я вот все думал, чего это мне последние три ночи степной орел снится? А это, оказывается, ко мне московский орел летел!
– До свидания! – кричит Геннадий Борисович и исчезает в темноте.
– Геннадий Борисыч! – кричу я вслед. – А ботинки, а куртка?
– Встретимся завтра! Отоспись и часикам к двенадцати приходи в школу!
Дядя Миша ведет меня к крыльцу, собака опять лает.
– Сабля, да свои же! – прикрикивает он на нее и подталкивает меня в открытую дверь. Я делаю шаг вперед и налетаю на какую-то бочку.
– Тьфу ты, забыл предупредить, тут же капуста квашеная стоит, мы-то привычные, обходим…
«Кто это мы? – проносится в голове. – Ведь он же писал, что один живет», но в это время распахивается вторая дверь, и я оказываюсь в просторной, чисто побеленной кухне. У окна стоят лавка и стол, у стены – большой шкаф.
– Раздевайся, Петька, – говорит дядя Миша, – чувствуй себя как дома! Чай варить будем.
Глава 6
Я немного теряюсь. Варить чай…
– А с чем вы его варите? – спрашиваю я, усаживаясь на табурет.
– Как с чем? – удивляется дядя Миша. – С водой… А в Москве с чем варят?
– У нас не варят, а кипятят…
Возникает пауза, во время которой я набираюсь смелости, чтобы сообщить о возникшей вдруг насущной потребности.
– Да, дядя Миша, а где тут у вас санузел, руки помыть… Да и вообще…
– Для рук вон рукомойник в углу, а остальное, то бишь нужник, в другом месте. За огородом.
– За огородом? – спрашиваю я, решив, что ослышался.
– Ну да. А где ж ему еще-то быть? Пойдем, покажу.
Дядя Миша подходит к двери, я поднимаюсь и иду следом.
– Одеваться надо, – говорит дядя Миша.
– Зачем?
– Ну как зачем, холодно ведь. – Он чешет за ухом. – На улице поди под тридцать. – Я вспоминаю, что слышал где-то, будто в некоторых селах, даже в школах, туалеты на улице, но не верил этому.
– Так вы что, его отапливаете? – спрашиваю я, потому что не представляю, как в такой мороз может быть неотапливаемый туалет.
Дядя Миша молча изучает мое лицо, и я догадываюсь, что ляпнул очередную глупость, потом отвечает:
– А
