найти более целомудренное и более волнующее описание обнаженной женщины.
Обжигающим зноем и жаждой любви дышит стихотворение Бунина про пастушку «Бог полдня», хотя и тут нет ничего непристойного и пошлого[78].
Как видим, в двух приведённых выше стихотворениях («Я к ней вошёл в полночный час» (1898 г.) и «Бог полдня» (12.VIII.08) появляются: «грудь», «спина», «сон» и обязательно есть свет – будь то сияние луны или огонь полдня. Всё это – излюбленные составляющие поэтической плоти, из которых автор, как рисовальщик, составляет картины любовного томленья. К слову, современные психологи уверяют: самая интимная часть тела человека спина – положение спины яснее, чем выражение лица, выдаёт внутреннюю, теневую, скрытую от глаз сущность. Хотите узнать человека поближе – всмотритесь в его спину. Любовь в названных стихах прямо не обозначена, но она и есть главное действующее лицо. В первом случае она (любовь) неуловима и легка, как крылья мотылька, и потому «рифмуется» с жизнью спящей женщины, стоящей, «как вода в сосуде». В другом стихотворении любовь, точнее, любовника олицетворяет «Бог полдня». Бунин нередко использует приём олицетворения, создавая запоминающиеся, оригинальные образы. Если в «Боге полдня» автор наделяет мужскими качествами полдень, то в стихотворении «Старик у хаты веял, подкидывал лопату» (1903 г.)[79] черты девушки неожиданно приобретает «хата», которую «старуха в чёрной плахте белила мелом». Вот эти строки: «А хата молодела – зарделась, застыдилась – // И празднично блестело протёртое окно».
Женственный и страстный образ грозы предстает перед нами в стихотворении «Полями пахнет, – свежих трав» (1901 г.)[80].
Во время такой вот неистовой грозы лирический герой стихотворения «Веснянка», кстати, написанной Буниным в том же, 1901 году, встречается со своей возлюбленной. Драматичный сюжет свидания под стать бушующей природе, потому что герой отчаянно пытается догнать убегающую от него девушку. Его сердце трепещет «точно голубь», но он бежит что есть сил. В описании природы и в ярком монологе влюблённого столько живых красок, что хватило бы, кажется, для рассказа. Взволнованный герой задает Веснянке вопросы, и вспышки молнии как будто помогают ему пролить свет на их отношения[81].
Подробности этих встреч, как сейчас бы сказали, – настоящие эротические сцены.
…Ты разбирала ласково мне кудри,
А я глядел с твоих колен в глаза?
Зачем во тьме, когда из тихой рощи
Гремели соловьи, ты наклонялась
К моей щеке горячею щекой
И целовала сладко, осторожно,
А после всё томительней и крепче?
Скажи зачем?..» Она лицо руками
Закрыла вдруг и кинулась вперед.
И долго мы, как звери за добычей,
Опять бежали в роще. Шумный ливень
По тёмным чащам с громом бушевал,
Даль раскрывали молнии, и ярко
Белело платье девичье…
В начале этой дикой погони герой кричал девушке: «Остановись, послушай! Я всё равно
Я чёрных коз посла с меньшой сестрой // Меж красных скал, колючих трав и глины. // Залив был синь. И камни, грея спины, // На жарком солнце спали под горой. // Я прилегла в сухую тень маслины // корявой серебристою корой – // И он сошёл, как мух звенящий рой, // свет сквозной горячей паутины. // Он озарил мне ноги. Обнажил // Их до колен. На серебре рубашки // Горел огнем. И навзничь положил. // Его объятья сладострастны и тяжки. // Он мне сосцы загаром окружил // И научил варить настой ромашки.
Там же. – С. 113.
«Как ты таинственна, гроза! // Как я люблю твоё молчанье, // Твоё внезапное блистанье, – // Твои безумные глаза!».
Вдруг молния всю чащу озарила // Таинственным и бледно-синим светом… // «Стой! – крикнул я. – Лишь слово! Я не трону…» // (Она остановилась на мгновенье.) // «Ответь, – вскричал я, – кто ты? И зачем // Ты здесь со мной встречалась вечерами… Там же. – Т. 2. – С. 145–147.
