даже близко подойтить. Да и как конь без седока оказался? – пожал плечами Евсей.
– Да-а-а, чудно… – протянул Антип, почесав затылок. – Выходить, сам он себя жизни лишил. А вот с лошадью – мудрёно как-то получается…
– Ладноть, пойдём в избу, чево теперь гадать. Бабы, поди, уже управились со своими делами, – поднялся Евсей…
– Ну вот и всё: ранки все промыли да снадобьями смазали, – доложила отцу Марьяна.
– А нужно ли яму это? – махнул рукой Евсей. – Сдаётся мне, человек этот – рукоприкладник, по воле своей пожелавши лишить себя жизни. А вы ему травки, снадобья… На кой только я яво сюды приташшил?.. – пожал он плечами.
– Не желал этот служивый себе погибели! – строго взглянув на него, уверенно произнесла Серафима.
– Это как же так?! – переглянувшись с Антипом удивился Евсей. – С чево ты это взяла?
– А с того!.. – резко ответила знахарка. – Гли-ко на его ладони – изодраны все, раны-то свежи, видать, за камни успел уцепиться, да не смог удержаться.
Евсей подошёл к чужаку и взглянул на повёрнутые кверху ладони, густо смазанные снадобьем, сквозь которое проступали глубокие кровавые борозды.
– Да-а-а… – с состраданием в голосе, протянул он. – Видать, зазря мы об ём так подумали… а, Антип?
– Похожа, зря… – кивнул тот головой.
– Ну и как ты, Серафима, полагашь: жилец он на етом свете али нет? – вопрошающе произнёс Евсей. – Сдаётся мне, что вот-вот отойдёть.
– Ну, это ещё не узнано, кто по кому плакать будет, – немного помолчав, ответила ему знахарка. – Ежели Господу будет угодно, то подымут его наши снадобья.
– А счас-то чево с им делать? Вроде как живой – и не живой? – продолжал допытываться Евсей.
– Не вишь, чо ли, в беспамятстве он: тут и ушибы, и кости переломаны… Пора мне! – коротко бросила Серафима и повернулась к двери. – Теперь сами управляйтесь. К завтрему ишшо других снадобьев приготовлю – пущай кто-нибудь приедет. Ежелив Господь смилостивится над ним – не даст помереть.
– Можа, тебя проводить? – вызвался Антип.
– Сама доберусь – не впервой, – уже с порога ответила знахарка.
– Ну что ж, дочка, тяжко будет тебе ево додёрживать, – кивнул Евсей на незнакомца, когда Серафима скрылась за дверью.
– Как-нибудь… с Божьей помощью, – тяжело вздохнув, тихо ответила Марьяна…
Сколько дней минуло… Утро, день, вечер и ночь – всё слилось для Марьяны в одни серые монотонные будни, освещаемые лишь светлым лучиком надежды: вот-вот очнётся, зашевелит губами, приоткроет глаза. Она почти не отходила от попавшего в беду чуждого ей человека: вставала среди ночи, меняла повязки, протирая настоями раны, смазывая зашибленные места привезёнными Серафимой снадобьями. Евсей только горько вздыхал и сокрушённо покачивал головой, видя безрезультатные хлопоты дочери, в душе прося Бога как можно скорее определить судьбу чужака…
Арсений
