рассказывать истории о своем городе Ельце, что под Липецком, причем истории начинались в качестве раскрытия или дополнения какой-либо общедоступной интернациональной темы, а заканчивались если не летальным исходом для персонажей, то, по крайней мере, их злостным увечьем. Гена-Карлик чуть ли не каждые полчаса приглашал Лескова составить им компанию для игры в секу или промачивания горла, что принципиальной разницы не имело, или того хуже – пытался навязать себя в помощники (да чё там, все мы русские!). Евгений, посмотрев на его бычью, но безрогую голову, пальцы толщиной в железнодорожный костыль и с таким же квадратным сечением, вежливо отказался. Карлик угрюмо злился, потом угомонился и оставил художника в покое. Но Москит со своим былинно-сказительным талантом продыха Евгению не давал. Мало просто рассказывать, он еще требовал от «благодарного» слушателя, чтобы тот внимательно следил за мимикой и жестикуляцией. Лесков не знал: может быть, это на самом деле интересно, может быть, в Славе ни за что пропадает отчаянной силы юморист, но согласен был считать себя человеком без чувства юмора, ибо юмористов не любил; все они казались ему одинаково скучными и пошлыми. Лескова хватало лишь на редкие неловкие улыбки.
А однажды, когда он встретил затруднение в работе, и несколько плоскостей в один узел не сходились, Слава довел Лескова до белого каления. Художник послал. Охранника это шокировало, бросило в нездоровую краску, он что-то полуневменяемое крикнул из разряда: «Здесь посылать могу я!» – и ушел, к сожалению, ненадолго.
Дабы отдохнуть от замылившей глаз «хибары», Евгений устраивал непродолжительные путешествия вдоль воды по промозглому песчаному берегу или в печальный, изрядно полысевший лесок, где еще лежал снег, плотно укрытый настовой коркой. За Евгением обязательно шел один из соглядатаев.
Променад принес плоды: художник довольно скоро отыскал решение, способствующее, как ему казалось, удовлетворению и запросов хозяина, и замыслов самого творца. Он с воодушевлением принялся за работу и в первые десять дней успел наворотить более чем достаточно для демонстрации своего мастерства Александру.
Хозяин заехал на выходных и остался с ночевкой. Лесков предложил ему подробный план убранства всех помещений и не только провел подготовительные работы на кухне и в санузлах, но и полностью завершил отделку одной из комнат первого этажа. Александр подивился темпам мастерового, одобрительно хмыкнул, вечером устроил шашлык и, благополучно в свежей комнате переночевав, проснулся воскресным полуднем бодрый, довольный собой и окружающей его действительностью. Лесков нервничал, не позволил себе просидеть с шампуром у мангала более получаса, сорвался в бездну труда. А Москит и Карлик стали побаиваться художника. Связь между Лесковым и Александром Эмильевичем выглядела для незадачливых телохранителей на уровне вселенского бреда. Их разжиженные мозги кипели вплоть до отъезда хозяина.
«Слава богу, Грек отвалил!» – вздохнули они в одно сопло, выпустили пар из котелков и весь понедельник не приставали к Евгению. Потом все пошло своим чередом: день и ночь художник пашет, церберы
