был мужик. Сергей Николаевич – один из немногих, кто остался в моей копилке памяти.
Под сенью чужой славы
ТОВСТОНОГОВ
Народного артиста СССР, лауреата Ленинской, государственных премий, главного режиссера театра БДТ (Большой Драматический Театр) Георгия Александровича Товстоногова весь театральный мир страны звал любя – Гога. Театралы считали его мастером, мэтром, корифеем и своим. Все признавали его мощь, профессионализм. Питерские чиновники от культуры опасались его, спектакли запрещали, как был запрещен «Дион» в его постановке. Тогда и после смерти Георгия Александровича, поговаривали, что артист Кирилл Лавров частенько просил 1-го секретаря Ленобкома КПСС Романова некоторой снисходительности к творчеству мэтра, поскольку тот хорошо относился к народному артисту. Но дружба дружбой, а идеология важнее. После запрета «Диона» в Питере закрыли этот спектакль и в Москве в Вахтанговском театре. А в театре «Сатиры» было наложено «вето» на «Доходное место» Островского в режиссуре тогда молодого еще М. Захарова. Сохраняли чистоту идеологии, а то «моду взяли» – критиковать власть и чиновников. Даже в классике усмотрели покушении на устои.
На суперзанавесе к спектаклю «Горе от ума» Грибоедова на первых представлениях зрители видели цитату из письма Пушкина: «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом». Фраза эта вызвала резкую критику. Чиновники увидели в ней обидное обобщение. Товстоногову поставили условие: «Уберите фразу Пушкина и спектакль можете показывать». Чиновники победили, но победил и Товстоногов, ведь смысл в спектакле был не только «трагедия ума», но и трагедия таланта (Чацкого), трагедия бессилия. Но было и торжество ума таланта против всего косного. Я, еще студентом, видел спектакль «Горе от Ума» на генеральной репетиции с цитатой Пушкина на суперзанавесе. Увиденное мы обсуждали на курсе со своим педагогом, профессором института Народным артистом СССР, главрежем театра имени Пушкина Леонидом Сергеевичем Вивьеном.
Тогда трактовка Чацкого в исполнении Сергея Юрского, вызвал жаркий спор среди студентов-режиссеров, но сторонники Юрского одержали верх. Классика была прочтена по-современному, хотя текст Грибоедова был сохранен, но звучало по-новому и узнаваемо. В те годы главные режиссеры Вивьен и Товстоногов дружили. Вивьен однажды пригласил Товстоногова в театр Пушкина ставить спектакль «Оптимистическая трагедия» и получил за это Ленинскую премию. Они были властителями дум того времени. У них была цеховая взаимовыручка. Не то, что сейчас.
В институте я общался с Сандро (Александром) Товстоноговым, который учился на параллельном курсе. Иногда приходилось занимать рубль на чай, винегрет. Забегали в «загнивающее» диссидентское кафе «Сайгончик». Это было негласное прозвище кафе на Невском проспекте. Георгия Александровича прозвали Гогой еще в Тбилиси, а сына Александра тоже звали на грузинский манер уже в Ленинграде – Сандро. Когда Сандро работал главным режиссером в театре Станиславского в Москве, то я заходил к нему в кабинет на правах старого знакомого ещё в 80-х годах
