мальчик, ты учти…
– Так, я не поняла, что это значит? – возмущенно вскрикивает теща, действуя на меня, как красная тряпка. Оборачиваюсь к застывшей толпе родственников, смотрю на их раскормленные за мой счет, наглые рожи и просто зверею.
– Это значит, что вы мне все осточертели, мрази! Собирайтесь, и валите на хер из моего дома! – ору не своим голосом, едва сдерживаясь, чтобы не дать каждому пинка под зад. – И ты тоже, – ткнув пальцем в Ларку, – собирай свои монатки и у*бывай вместе с ними. Будешь ты мне здесь еще условия ставить!
– И буду! И даже не сомневайся, акции твои продам Назарчукам! Ты мне за все ответишь, свинья! – орет она в ответ. Я же, сам не понимаю, как кидаюсь к ней. Она визжит, меня кто-то перехватывает, но я настолько не в себе от ярости, что уже не соображаю, что творю.
– Только попробуй, сука, хоть что-то с ними сделать, и я тебе клянусь, ты и вся твоя семейка без штанов у меня останетесь. И сына моего в ближайшие десять лет будешь на фотографии только видеть, поняла?!
– Да чтоб ты сдох, скотина! – захлебнувшись слезами, выплевывает Ларка и, оттолкнув мать, убегает. Теща начинает выть и причитать, тесть хватается за сердце. Сестра с Женькой крутятся вокруг меня, пытаясь куда -то увести.
– Да отвяжитесь вы! – рыкнув на них, отмахиваюсь и быстрым шагом иду в кабинет.
Падаю без сил на диван и, закрыв глаза, лежу так какое-то время. Внутри клокочет: злость, обида какая-то, занозой сидевшая во мне столько лет, да куча всего… Но потом как-то разом стихает, и я чувствую дикую усталость, и опустошение. Думать, насколько все неправильно и что дальше будет, совершенно не хочется.
Не знаю, сколько бы я так сидел, но тут раздается робкий стук в дверь.
– Пап, можно?
– Заходи, дочунь, – отзываюсь с тяжелым вздохом. Олька тихонько проскальзывает в кабинет и, недолго думая, устраивается рядом со мной. Обняв за пояс, кладет голову мне на грудь. Целую ее в макушку, прижав к себе, чтобы не свалилась с дивана, и чувствую, как потихонечку начинает отпускать.
– Пап, зачем ты так с мамой? – спустя какое-то время спрашивает дочь осторожно. Она с детства так делает: когда мы с Ларкой ругаемся, приходит, разговаривает с каждым по-отдельности, а после пытается помирить. И я всегда ради неё, ради её маленького, счастливого мирка, уступал и делал все, чтобы Ларка долго не держала зла, даже если и не был виноват по сути. Но сейчас настолько она меня выбесила, что даже ради детей нет никакого желания с ней контактировать. Возможно, надо успокоится, но пока даже слышать о ней не хочу.
– Дочунь, мы с матерью сами разберемся. Закрыли тему.
Дочь разочарованно поджимает губы.
– Не дуйся, мышонок. Лучше иди, скажи ей, что я сейчас сам уеду, пусть не дергается. И потом попроси Егоровну собрать мне чемодан, я послезавтра улетаю, пусть завтра с водителем пришлет, – поднявшись с дивана, прошу ее и начинаю собирать необходимые документы.
– Ты надолго?
– Дней
