style="font-size:15px;"> – Поласкай себя, – требую, вгоняя член так глубоко и жестко, что она заходится кашлем и слезами, но не просит остановиться, лишь протестующе мычит, когда я повторяю свой приказ. – Давай, маленькая, руку в трусы и ласкай. Ты ведь там мокрая вхлам.
Несколько долгих секунд она борется с остатками смущения, но, видимо, поняв, насколько это нелепо, учитывая ситуацию, расставляет колени пошире и ныряет ручкой под подол сорочки.
Как только она касается себя, у нее вырывается стон и закатываются глаза. И это настолько сексуально, что меня насквозь прошибает удовольствием.
Вдалбливаюсь в нее уже просто без контроля, на всю длину, глубоко в горло, стону вместе с ней от кайфа, и кончаю на растраханные губы так сильно, что темнеет в глазах, а после трясет, как припадочного, особенно, когда она все до последней капли слизывает и глотает.
– Ох*енный рот, Настюш, – шепчу ей и, наклонившись, впиваюсь в него глубоким, жарким поцелуем.
Да, после того, как кончил в него. И да, в залитый слюнями и слезами. Но похер. Абсолютно.
В конце концов, почему я должен брезговать собой и своей девочкой? Пусть такой херней страдают закомплексованные придурки и ханжи, у меня, слава богу, с башкой в этом плане порядок.
Остаток ночи мы с Настькой проводим в разговорах. Я бы, конечно, с удовольствием продолжил просвещать ее по части секса: отжарил бы по-полной программе, но увы и ах. Она не позволяет даже через трусики коснуться её и довести до оргазма. Снова садит на цепь пошлую девчонку и, врубив скромницу, убегает в ванную, приводить себя в порядок.
– Откуда этот шрам? – спрашивает чуть позже, когда пытаемся заснуть, и проводит кончиками пальцев по моей спине, а я с улыбкой вспоминаю молодость.
– Это я в шестнадцать решил девчонку впечатлить на восьмое марта, да заодно подзаработать. Подбил друзей угнать у хачей фургон с цветами. У них раньше вместо складов стояли фургоны рядом с торговыми палатками. Ну, вот пока мои друганы забалтывали продавца, я пытался этот фургон завести. Там меня хач и спалил, да чиркнул слегонца по спиняке, когда я убегал.
– О, Боже! – засмеялась Настька и, прищурившись, конечно же, не удержалась от претензии. – Ты так сильно был влюблен в ту девочку?
У меня вырывается смешок.
Ох, уж эта женская логика! Им кажется, что если мужик совершает что-то из ряда вон ради них, то это какая – то стопроцентно невзъ*бенная любовь. С возрастом оно, конечно, так и есть: ты чётко понимаешь последствия и рискуешь только ради той, что действительно нужна. В шестнадцать же эпатаж в большинстве своём – не более, чем дурная кровь, желание показать себя и по-быстрому получить то, что хочется.
Я тому яркий пример: уже через неделю у меня была другая девчонка и новые приключения. Но Настьке я это, конечно же, не вижу смысла объяснять. Просто притягиваю её к себе вплотную и, забравшись руками под сорочку, сжимаю её упругие булочки.
– Я был всего лишь отбитым
