формированием горячего темперамента и навыков чтения, те тщательно оберегали ее от всякого знакомства с моральными и религиозными началами, чему обычно обучают девочек ее возраста.
Госпожа де Фарней и ее дочь, оскорбленные столь странным поведением господина де Франваля, не раз выражали ему свое недовольство. Тот равнодушно отвечал, что в его планы входит сделать свою дочь счастливой. Зачем вдалбливать в голову ребенка химеры, придуманные лишь для запугивания людей и не приносящие им никакой пользы. Главное, чему следует учить девушку, – умению нравиться. Вполне можно обойтись без нелепого фантастического вздора, нарушающего душевный покой, ничего не привнося при этом – ни истинной морали, ни физической грации. Подобные речи были крайне неприятны госпоже де Фарней, все сильнее отдалявшейся от радостей жизни земной и тем самым все более приближавшейся к помыслам о небесном: благочестие – слабость, неотделимая от старости и недугов. Когда страсти бушуют, будущее кажется таким далеким, и, как правило, о нем не беспокоятся. Чуть голос страстей ослабевает, когда конец уж близок и все нас покидают – тут мы вновь с надеждой бросаемся в объятья Бога, о котором не вспоминали с детства. И пусть с философской точки зрения такие возвратившиеся иллюзии в зрелом возрасте столь же бессмысленны, как и в детстве, они все же не столь опасны.
Теща де Франваля в борьбе с зятем, полным сил, имеющим могущественные связи, не могла рассчитывать ни на влиятельную родню, ни на собственный вес в обществе, ни на случайных друзей, готовых самоустраниться при малейшем испытании. И она трезво рассудила, что разумнее прибегнуть к увещеваниям, нежели пытаться оказать давление на того, кто способен разорить мать и лишить свободы дочь в случае, если те посмеют помериться с ним силами. Поэтому она позволила себе высказать лишь несколько упреков и тут же отступилась, уверившись, что это ни к чему не приведет.
Убедившись в своем превосходстве и поняв, что его боятся, Франваль перестал церемониться и, довольствуясь лишь поверхностным соблюдением приличий в глазах общественного мнения, прямо двинулся к своей ужасной цели.
Эжени исполнилось семь лет, и лишь тогда Франваль привел ее к жене. Нежная мать, не видавшая дочь со дня ее появления на свет, не могла нарадоваться. Часа два она прижимала девочку к своей груди, осыпая ее поцелуями и орошая слезами. Ей не терпелось выяснить, что та умеет. Однако все достоинства Эжени сводились к умению бегло читать, крепкому здоровью и ангельской красоте. Новое разочарование госпожа де Франваль испытала, когда оказалось, что дочь не имеет ни малейшего представления о религии.
– Неужели, сударь, – обратилась она к мужу, – вы воспитываете ее лишь для жизни на этом свете? Соблаговолите подумать, что она, как и мы, будет обитать здесь лишь краткий миг перед неизбежным переходом в вечность. Так не обрекайте же ее на погибель в будущем, лишая возможности обрести счастливую участь перед ликом Всевышнего, сотворившего ее!
– Пусть
