намерения покинуть мой дом, согласно с моими доводами. Я не намерен попустительствовать твоей гибели, давая тебе отцовское благословение на явное безумство – твой отъезд. Ужасный пример твоего брата, коего я всеми путями пытался отговорить ехать на нидерландскую войну – стоит перед твоими глазами. Мои сетования оказались тщетны: мой сын не послушался меня и погиб. В любом случае яне оставлю тебя своими молитвами, но должен тебе сказать открыто: – если ты не послушаешься и совершишь этот акт безрассудства, бог не будет на твоей стороне, и если ты попадёшь в беду, останешься один, без помощи и поддержки, и будешь проклинать своё безрассудный шаг, вспомни о моём совете, которым легкомысленно пренебрёг».
В финале своей речи, и в самом деле оказавшейся пророческой, во что он сам по-моему не верил, слёзы обильно хлынули из его глаз, в особенности, когда он поминал моего брата. Предрекая мне неминуемое раскаяние в скором будущем, он остановился, и долго молчал, не имея сил продолжать, а потом сказал:
«Я слишком разволновался! Больше мне сказать тебе нечего!»
Я был выбит из колеи этими отцовскими внушениями, но разве могло быть иначе? Я дрогнул, и уже был готов отказаться от своего намерения и сказать о своём решении остаться дома, согласившись с волей отца. Увы и ах, прошло всего несколько дней и моя решимость была поколеблена, так что, проведя дома ещё несколько недель, дабы избежать отцовского давления и нотаций, я решился бежать из дома.
Нет, вы не думайте, что решив так поступить, я с бухты барахты сразу бросился во все тяжкие, и тут же сбежал из дому. Как-то заметив, что моя мать в хорошем настроении, я решился отвести её в сторону, чтобы завести давно откладывавшуюся беседу:
«Мать, тяга к странствиям так овладела мной, что я уже ни о чём другом думать не могу, всё иное мне кажется ничтожным, и я не могу ничем заниматься., только о путешествиях и думаю! Отцу следовало бы не мешать мне, а дать согласие, а не загонять туда, где я сам должен принять решение, уже совершенно не считаясь с его советами. Мне стукнуло восемнадцать лет, в подмастерья к купцу, или помощником к прокурору подаваться мне уже поздновато. Я скорее всего всё равно это сделаю, так и не утерпев до конца испытательного срока – наверняка сбегу от хозяина и отправлюсь в плаванье. Матушка, прошу тебя замолвить за меня словечко батюшке, чтобы он сам стал настаивать, чтобы я попробовал отправиться путешествовать, потому что когда я во всём этом окончательно разочаруюсь, то сразу же клянусь вернуться домой, и тогда я здесь брошу якорь навсегда, и тогда обещаю исправиться и сразу наверстать потерянное впустую время».
Моя тирада очень раздосадовала мою матушку.
«Нет, я не буду делать этого! – сказала она, – Твой отец один знает, что может быть полезно тебе, а что – нет, и будет чрезвычайно огорчён твоими поползновениями, честно
