но не ушла. Он вернулся на крыльцо, сел, положил подбородок на топорище и закрыл глаза.
Из темноты за ним наблюдали луна и мерзкая собака.
– Зачем ты вернулась? – спросил Боголюбов у псины. – Ты меня ненавидишь, и я тебя ненавижу. А хозяин твой помер давно.
«Мне некуда идти, – помолчав, ответила собака. – Я в лес собиралась, но глаз не видит ничего».
– В лес! – фыркнул Боголюбов. – В лесу жить надо умеючи! А ты что умеешь? Брехать только и на людей кидаться! Я тоже всю жизнь в Москве прожил, сюда приехал и ничего не понимаю!
«Вот и я в лесу не смогу, – сказала собака. – Волки загрызут, тут волков пропасть. И не уйти мне! Я дом стерегу. Хозяина нет, но дом-то остался. А я на службе. Со службы меня никто не отпускал».
– И я на службе, – согласился Боголюбов. – И никто меня с нее не отпустит. Только я не думал, что на ней могут убить.
«Меня все время хотят убить, – отозвалась собака даже немного залихватски. – Кто ни придет, все повторяют – утоплю, пристрелю. А как я службу брошу?.. Меня охранять взяли. Я охраняю, а меня все убить грозятся».
– Ну и дура, – повторил Боголюбов. – Как тебя зовут-то хоть?
Собака промолчала.
Он поднялся, позабыв, что его голову подпирает топор. Тот упал и сильно загрохотал. Собака отскочила в темноту. Андрей Ильич с трудом спустился с крыльца и, держась рукой за стену, пошел за дом. Взялся за края кадушки, сильно выдохнул и сунулся головой в ледяную воду. Заломило лоб, заложило уши, он выдержал сколько мог, вынырнул и постоял немного. Со лба и ушей холодные тяжелые капли шлепались в кадушку с сочным звуком.
– Вот так-то, – сказал Андрей Ильич и пошел в дом.
В буфете с оторванной дверцей он разыскал эмалированную миску, набулькал в нее молока из бутылки и выставил на крыльцо.
– Пей, – велел Андрей Ильич в темноту. – Подумаешь, на службе она!..
Подхватил с крыльца топор и ушел, позабыв про распахнутую дверь.
На этот раз Боголюбов зашел через парадный вход. Охранник в форме поднялся ему навстречу.
– Доброе утро, товарищ директор!
– Доброе, – согласился Андрей Ильич. – Где Иванушкин?
– В экспозиции, – отрапортовал охранник. – Давно пришли и теперь в экспозиции. Вот сюда, потом направо.
Боголюбов поднялся по широким мраморным ступеням и повернул направо.
Саша Иванушкин с Ниной и московской аспиранткой по фамилии, кажется, Морозова сооружали какую-то композицию. На полу ворохом лежали цветы, какие-то фотографии и большой портрет. Саша ползал на коленях вокруг орехового стола на изогнутых ножках.
– Групп сегодня нет, Андрей Ильич, и мы решили этим заняться, – заговорил он, хотя Боголюбов его ни о чем не спрашивал. – В честь Анны Львовны, так сказать. А стол из интерьерной части принесли.
– Могли бы сами распорядиться, – под нос себе буркнула Нина. – Догадались
