вдруг столько у них оказалось землевладетелей и капиталистов и удалившихся от дел рантьеров, – да больше, чем даже во Франции, где столько рантьеров!» И расскажите Европе, растолкуйте ей, что это чисто русское явление, что никакого тут нет рантьерства, а напротив пожирание основных фондов, сжигание свечки с обоих концов, то Европа, конечно, не поверит этому, невозможному у ней, явлению, да и не поймет его вовсе»[265].
«Составление капитала, т. е. сбережение, основано на одной из сильнейших пружин человеческой природы – желании улучшить собственное свое положение, обеспечить старость и будущность семейства. Для этой цели большая часть людей готова работать всю жизнь, а цель эта была бы недостижима в обществе, ежегодно проживающим более, чем оно производит, – предупреждал в 1866 г. министр финансов М. Рейтерн Александра II, – Такое общество, задолго еще до действительного поглощения всего народного капитала, должно сделаться жертвой социальной революции, ибо оно имело бы против себя не только так называемые революционные элементы…, но и элементы самые консервативные, т. е. людей, желающих трудом своим обеспечить будущность свою и семейства своего»[266].
Казалось бы, пришедшее на смену полуфеодальным дворянам-помещикам новое предприимчивое, купеческое сословие должно было изменить свое отношение к накоплению капитала. Однако, как отмечал М. Салтыков-Щедрин, этого не произошло, и в подтверждение приводил сравнение отношения к делу российского и немецкого хозяина: «Пусть читатель не думает…, что я считаю прусские порядки совершенными и прусского человека счастливейшим из смертных. Я очень хорошо понимаю, что среди этих отлично возделанных полей речь идет совсем не о распределении богатств, а исключительно о накоплении их…». Что же касается России, то «я убежден, что если бы Колупаеву даже во сне приснилось распределение, то он скорее сам на себя донес бы исправнику, нежели допустил бы подобную пропаганду на практике. Стало быть, никакого «распределения богатств» у нас нет, да, сверх того, нет и накопления богатств. А есть простое и наглое расхищение»[267]. «Нечего нам у немцев заимствоваться, – саркастически замечал Салтыков-Щедрин, – покуда-де они над «накоплением» корпят, мы, того гляди, и политическую-то экономию совсем упраздним. Так и упразднили…»[268].
Эти капиталы, аккумулированные высшими и имущими сословиями, подтверждал автор фундаментального труда «Русский государственный кредит», член совета министерства финансов П. Мигулин в 1899 г., «проживались самым бессмысленным образом, развивая в обществе расточительность и поощряя иностранную промышленность»[269]. «Эти миллиарды рублей, ушедшие за иностранные товары, и этот русский хлеб, – подтверждал Д. Менделеев, – кормили не свой народ, а чужие»[270]. «Крупные барыши предпринимателей, – подтверждал в 1907 г. П. Мигулин «целиком почти проживаются заграницей или идут на покупку предметов иностранной индустрии»[271]. Причем
Достоевский Ф.М…, т. 3, с. 175, 176.
Секретная записка М.Х. Рейтерна Александру II «О мерах по улучшению финансового и экономического положения государства». 16 сентября 1866 г. // Судьбы России…, с. 148.
Салтыков-Щедрин М. Е. За рубежом… с. 45–46.
Салтыков-Щедрин М. Е. За рубежом… с. 47.
Мигулин П.П…, т.1, с. 233.
Менделеев Д.И. Соч. Т. XIX. М., 1960. С. 337–338.
Мигулин П.П…, т. 3, с. 416.
