думать, ничего не больно. Я всегда вас буду любить… всегда. Как ваше имя буду носить на руке, так хотел бы и вас носить на руках всю жизнь, чтоб вы ножкой не запнулись.
– Надоест, Артамон Захарович, – поддразнила она.
– Что вы… я сейчас совсем серьезно говорю. Я люблю вас. Неужели вы не верите?
Он опустился на колено перед ней, но вышло неловко – он был высок, и их глаза пришлись почти вровень. Тогда Артамон порывисто поднялся, обхватил удивленную Веру Алексеевну за талию, поставил ногами на кресло и с тревожной улыбкой заглянул в лицо снизу вверх, как будто держал в руках что-то особенно дорогое и хрупкое… Вера Алексеевна часто потом вспоминала, что именно так он всегда и смотрел на нее, снизу вверх, словно она стояла на пьедестале.
– Вы согласны быть моей женой? – спросил Артамон.
– Согласна, согласна… – Она вдруг рассмеялась от неожиданности и от счастья. – Пожалуйста, помогите сойти, не дай Бог, кто-нибудь войдет.
Он, враз смутившись, протянул ей руку, и Вера Алексеевна спрыгнула. Не выпуская ее руки, Артамон попросил:
– Повторите, прошу вас… что вы сказали? Только уж не смейтесь.
– Я согласна, – смело произнесла Вера Алексеевна.
Глава 4
Все складывалось как нельзя более благоприятно. В июле, как и говорил добрейший Егор Францевич, Артамону дали ротмистра. Поездка в Тамбов с командиром 5-го кавалерийского корпуса, графом Ламбертом, у которого Артамон служил адъютантом, выдалась приятной и необременительной, погода стояла великолепная, в двадцать четыре года его карьера складывалась блистательным образом, Вера Алексеевна отвечала взаимностью.
Люди «нравственно отличные» попадались ему повсюду в таком количестве, что в какой-то момент он даже усомнился, вправду ли их так много на свете. Впрочем, памятуя завет Никиты, он держался с осторожностью, чересчур широких знакомств не заводил и заговаривал о важном и серьезном, только убедившись наперед в достаточном расположении собеседника. Одним таким знакомством – с полковником Акинфиевым, георгиевским кавалером и безусловно положительным человеком, – Артамон особенно гордился. Акинфиев о порядках в армии высказывался решительно и, на правах отличенного за храбрость, весьма либерально. Он ругал волокиту и чиновников, в своих намеках доходя до имен весьма опасных, но, когда Артамон заговорил о московском обществе, полковник насторожился.
– Это вроде масонов, – успокоил его Артамон. – Соединившись вместе, всё проще бороться со злоупотреблениями, чем порознь. Ну же, решайтесь!
И полковник решился, и его имя первым украсило еще пустую книжку в зеленом переплете, выданную Никитой.
– Однако ж вы уверены, что из этого не выйдет ничего дурного?
– Что же может выйти дурного, если несколько порядочных людей будут на своих местах стремиться к благу Отечества? – искренне удивился Артамон.
Еще один новообращенный, капитан
