про транспортировку трупа.
– И что же вас смущает?
– Вы чей труп будете транспортировать?
Такого поворота сюжета я не ожидала.
– Ваш, наверное, – неуверенно говорю я.
– Вот это мне и не нравится.
– А что вас не устраивает?
– Да за такие деньги я еще поживу!
Через четыре дня я опять сидела напротив блондинки с длинными ногтями. Она, как и в прошлый раз, встретила меня невидящим взглядом.
– Заполняйте анкету.
– Уже заполняла три раза.
– И что?
– И ничего. Не могу я на телефоне работать.
– Почему?
– Стыдно.
Блондинка хмыкнула и впервые взглянула на меня с интересом. В ее глазах я прочитала что-то, напоминающее удивление.
– Пока ничего нет, – сказала она после долгого раздумья. – Может, ты еще что-нибудь умеешь?
Я погрузилась в размышления.
– Вспомнила! – вдруг меня осенило. – Я в армии фельдшером служила. Может, это как-то поможет?
– Вряд ли, – охладила мой пыл блондинка, – но надежда есть.
Я вышла из бюро в самом угрюмом настроении. Денег не было, работы тоже, да и перспектив не просматривалось. Я села на лавочку в парке и развернула бутерброд с колбасой, который взяла из дома. Есть не хотелось. Хотелось плакать.
Скверик, где я оплакивала свою незадачливую жизнь, зажатый огромными многоэтажными офисными зданиями, находился в центре города. День выдался нежаркий, что редко бывает. Дул несильный, но ощутимый ветерок. Листья на деревьях колыхались ему в такт, голуби деловито хлопали крыльями, курлыкали, догоняли и клевали друг друга. Желторотые скворцы, скрытые между акаций и баухиний[1], щебетали на разные голоса, заливались трелями и свистом, изредка высовывали свои черные головки и исполняли бесплатные сольные концерты для всех желающих. Солнце светило деликатно, как будто чуть застенчиво выглядывая из-за широких ветвей сикоморы, просачивалось сквозь яркие желтые мимозы, играло на огненных цветах красной акации.
Прилетела колибри с синей головкой. Она воткнула длинный клюв в цветок бугенвиллии и зависла на несколько долгих секунд. Я смотрела на ее крохотное тельце, блестящую головку, трепещущие крылышки с завистью и тоской – ведь это красочное и разнообразное буйство жизни не имело ко мне совершенно никакого отношения. Я чувствовала себя подавленной и несчастной. Моя жизнь была абсолютно бессмысленна и пуста.
У заливающегося в песне дрозда, у ползущей по земле улитки, у цветущего куста жимолости было какое-то тайное предназначение. У меня же не было никакого.
Настало время обеда. Офисные работники начали потихоньку, тонкой струйкой, вытекать из огромных сверкающих зданий. Высокие женщины на тонких каблуках, с развевающимися по ветру волосами, придерживая дорогие сумки, засеменили в соседние ресторанчики.
Я взглянула на свой бутерброд с дешевой колбасой и проводила их завистливым взглядом. Они принадлежали
Баухиния – цветущее дерево семейства цезальпиниевых.
