настаивала на этом, и Шариф с Назией скрепя сердце вынуждены были согласиться. У Шарифа было такое чувство, что они ходят на цыпочках в жалкой попытке услужить: каждые три минуты начиная с вечера пятницы только и приговаривая «Надо же!» или что-то в этом духе. В качестве компенсации он затеял грандиозный спор с Назией о том, нужна ли Британии угледобыча: начали они в субботу перед сном, а в воскресенье, едва проснувшись, спорили аж до завтрака, после которого оба чувствовали себя значительно лучше, и ни один из них ни разу не сказал: «Надо же!» Назия недавно обзавелась велотренажером и обнаружила, что двадцать минут на нем даются ей без труда, если Шариф, зайдя в комнату, пускается в рассуждения о том, нужно ли исключать Бангладеш из Британского Содружества.
Аише запретили диктовать правила общения с гостем тетушкам, дядюшкам и двоюродным братьям и сестрам. «А это, – объявила Назия, – уже чересчур». И теперь Шариф с превеликим удовольствием и интересом наблюдал, как муж его младшей сестры, пребывая в неведении, вспарывает итальянца от пупа до челюстей [12]. Тинку выбрал для этого тему Италии.
– В Италии коррупция сплошь и рядом, – начал он и уже успел добраться до fons et origo[13] проблемы, как в духе истинного выпускника Калькуттского университета любил выражаться. – Если во всем полагаться на знакомства, родственные связи или на принцип «услуга за услугу», как можно стать современным государством?
– В Италии много проблем, – ответил Энрико. – Но проблемы есть в каждой стране.
– Но не столь непреодолимых, – не унимался Тинку. – Не тех, которые начинаются дома и преследуют тебя с рождения. Я много читал об Италии, и, думаю, все согласятся, что проблема именно в этом. Тебя учат, что ты обязан отцу и матери, потом – братьям и сестрам, потом – дядьям и теткам, потом – кузенам и кузинам, потом – названым братьям и сестрам, и потом – тем, о ком тебе велено знать, что это твои дядья… Будущее – в том, чтобы получать по заслугам. Которые познаются проверкой. А не в том, кто твой дядя.
– Эта проблема существует во многих культурах, – сказал Энрико и как будто потянулся за пивом, которое налил ему Шариф, а затем, точно отказываясь и от пива, и от компании, отодвинул от себя бокал, стоявший на садовом столике тикового дерева.
– Ага, значит, вы можете видеть дальше своего носа! – радостно провозгласил Тинку.
Шариф разгадал уловку зятя: он устроил ловушку, описав точку зрения оппонента в терминах, очевидно применимых для его собственной. Случись ему спорить с бенгальцем, тот, не почуяв подвоха, раскричался бы: «А ты! Сам-то ты! Сам такой!» Но итальянец позволил себе снисходительность и лишь намекал: уклончиво, изящно, мгновенно заглотив наживку. Шариф откинулся в кресле. Впервые Энрико удалось вовлечь в беседу о чем-то, кроме его родной Сицилии. Интересно, что посредством разговора о Сицилии это и получилось.
– Вы огляделись вокруг! И думаете, что бенгалец не имеет права показывать пальцем и говорить,
Отсылка к шекспировской трагедии «Макбет»: «Руки не подал, здравья не желал, / Но от пупа до челюстей вспорол / И голову его воткнул над башней». Акт 1, сцена 2. Пер. М. Лозинского.
Первоисточник (
