Каждый под угрозой там, куда пришли ради ощущения безопасности. В следующий раз может так и не повезти, и кто-то пострадает.
Невыносимо понимать с беспощадной отчётливостью, что труд, в который Фрид вложил всю душу, осквернён.
Сабра стояла позади сидящей в кресле Мары, касаясь подушечками пальцев её висков. Фрид знал – она использует петлю времени, позволяющую погрузиться в свои или чужие воспоминания, чтобы взглянуть на происходящее со стороны. Прежде для неё, как для обычного человека, такое было магией сложнейшего уровня, но теперь, как Хранительница, она могла это проворачивать хоть трижды в день. Правда, не любила – у тех, кто подвергался процедуре, потом болела голова, иногда по целой неделе, не проходя. Восхитительная магия, когда становишься её объектом – и совершенно не заметная со стороны. Фрид всегда считал её куда изящнее своей, предназначенной только для боя. Впрочем, им обоим подходило именно то, чем они обладали, и он ничуть не завидовал, лишь восхищался.
– Ну, как? – спросил Фрид сразу, как только Сабра отошла, ещё до того, как Мара полностью очнулась.
– Ничего, – покачала головой его напарница.
Нападение на высокопоставленное лицо страны в присутствии Хранителя – не обычный инцидент, а своеобразный манифест. Но что им пытались заявить? И кому? Маре? Фриду? Всем Хранителям? Простым гражданам? Они только оправились от катаклизмов, и обыватели получили надежду на спокойную сытую жизнь, ведь многие вовсе никогда в жизни даже не рвались навстречу каким-либо свершениям, великим или не очень. Они хотели проводить дни на своей земле, в кругу семьи, с уверенностью в завтрашнем дне. Им не нужны потрясения. Если люди будут настроены против Академии как источника проблем – мечта Фрида никогда не сбудется. И он бы вполне ею пожертвовал, если бы не был так уверен, что она пойдёт всем лишь на пользу. Их мир нельзя было назвать тёмным, по крайней мере, сейчас – но Академия выделялась ярким сиянием даже на фоне того, как расцвёл город. Позволить ей угаснуть, дать грязным лапам завистников и конформистов запятнать этот свет – нельзя. Любой ценой.
Да, Фрид рассердился так, как очень и очень давно с ним не происходило. С тех пор, как он стал Хранителем – совсем никогда. Он даже думал, что больше не способен на это. Фрид избегал всех сильных порывов, прекрасно помня, ко скольким историческим катаклизмам они привели. Эмоции никому не идут на пользу, а для Хранителя и вовсе могут стать фатальными, при той силе, что дарована им. Но сейчас Фриду хотелось выволочь предателя под солнечный свет и вывернуть ему наизнанку сердце. Пусть это делалось обычно лишь по добровольному выбору личности, ведь нельзя насильно изменять чужой характер и сердце, Фрид был готов на это, ведь посягательство на всеобщее счастливое будущее непростительно. Верил ли он, что одной Академии будет достаточно для того, чтобы этого достичь? Безусловно, нет. Но это заложит краеугольный камень, научит множество поколений мыслить правильно, к созиданию, а не разрушению.
