Я закрывала глаза, и мне чудилось, что это я сама хожу в маленьких валеночках по снегу и вот-вот увижу Снегурочку. Этот скрип я называла «вкусным» и мне хотелось взять снег в рот, попробовать его. Но на веранде снега не было. Я о нем только мечтала.
Мы жили в закрытом пространстве, ограниченном стенами нашей палаты по много лет. Росли, развивались, учились понимать мир таким, каким преподносили нам его взрослые, окружающие нас. Нас учили отличать хорошее от плохого. Читали сказки, стихи. На музыкальных занятиях учили песни. Воспитателям нравилось, как я пою и меня объявили запевалой. Когда наступало время делать новые рентгеновские снимки, нас на носилках несли в рентген-кабинет. Доктор всегда просил спеть какую-нибудь песню. Взамен я просила старую пленку и пела. Пленка была чьим-то старым снимком, черная – с белым просветами. Я не знала, что с ней буду делать, но мне хотелось подержать в руках хоть что-нибудь из другого мира, который я не знала. В палате пленку отбирали, но я была рада, что заработала себе хоть ненадолго такой подарок. День казался таким длинным, был подчинен строгому режиму, а нам всегда хотелось играть. Но, как и чем, если ты лежишь в гипсе, привязанный и ничего у тебя нет, кроме одеяла?
Я всегда мечтала о красивой кукле. И однажды летом на меня села муха. Это была такая радость! Прихлопнув ее ладошкой, не придавливая, я чувствовала, как она щекочет мою кожу, жужжит. Это было живое существо, и мое, только мое. Тихонько достав ее, взяла за крылышки и не могла насмотреться. Какая же была красивая, эта мушка! Большие черные глаза смотрели прямо на меня, и, казалось, спрашивали: «Ты кто? Давай поиграем». Совсем не думая, что это жестоко, я оторвала ей крылышки, чтобы она не улетела и посадила ее себе на грудь. Она быстро поползла. Я поймала ее и снова посадила на грудь. Она опять очень проворно побежала. Мне так жалко было с ней расставаться, что я решила, что мушка будет только моей игрушкой. Оторвала ей осторожно лапки и получилась совсем маленькая черная куколка с красивой головкой. Из кусочка ватки я сделала ей постельку и положила рядом со своей головой под гипсовую кроватку, чтобы никто не увидел и не отнял мое сокровище. Так я с ней играла целый день и никому о ней не говорила. Но на следующий день, когда нас снова перестилали, «куклу» мою стряхнули с постели и я долго и тихо, укрывшись с головой, плакала. Больше у меня никогда не было никакой куклы. Даже позднее, когда меня выписали из санатория, о таком подарке я только мечтала.
Были часы, когда из палаты уходили все взрослые, и мы оставались одни. Моя кровать стояла рядом с кроватью мальчика, которого звали Лева. Мы играли вместе, смеялись. Однажды мы договорились с ним развязать друг друга от фиксаторов в «тихий час» и поиграть. Когда дети остались одни, мы, протянув друг к другу руки сквозь решетки бортиков, крепко сцепив ладошки, потянули руки на себя и кровати наши соединились. С трудом дотянувшись до узлов ремней, мы развязали их. Я вылезла из своей гипсовой «раковины» и Лева тоже поднялся. Он прогрыз в простыне дырочку, и мы стали
