на набережной прибывшего с фронта офицера. Он из окна посольства видел, как тело доставали люди с красными повязками. Они, казалось, были какой-то основой порядка. Это красногвардейцы, идейные солдаты, которые составляют добровольческие отряды большевиков.
«Красногвардейцы и фабричные рабочие привносят хоть какой-то порядок в эту жизнь, солдаты существуют в состоянии полной анархии, – занес в свою тетрадь граф. – На заводах рабочие теперь руководят сами и защищают станки и сырьё от саботажа. Они, кажется, поняли, что нужно увеличивать производство для того, чтобы было что распределять!»
Внимание де Робиена привлекла еще одна запись:
«Безумная дезорганизация быта посягнула и на организацию дворников, – французу понравился невольно сложившийся каламбур, – эти славные люди устроили забастовку и отказываются выполнять свои многочисленные работы. Снег копится на тротуарах, некому поднимать мебель, и вечером больше не видно около ворот укутанной в мутоновую шубу характерной фигуры дворника, неподвижной под падающим снегом, как межевой столб.
По приказу профсоюзов швейцарам запрещено открывать парадные двери. Жильцы должны подниматься по «чёрной» лестнице, и по этой же лестнице может подниматься кто угодно, потому как нет больше дворника, чтобы присматривать за входом. Вот и настали чудесные дни для воров».
«Какая смешная история, но если присмотреться, то ситуация просто катастрофична. Город не может жить без коммунального хозяйства, особенно зимой», – возмущался граф.
Бытовые зарисовки в дневнике де Робиена перемежались с рассуждениями о политике.
«У меня усиливается ощущение, – отмечал в дневнике атташе посольства, – что правительство Ленина и Троцкого вот-вот сместят. Они витают в облаках. Я даже испытываю некоторую симпатию к этим фантазёрам, которые верят в будущее человечества, вместо того, чтобы прохлаждаться в апартаментах Зимнего дворца, как Керенский. Они живут совместно в Смольном и едят вместе незамысловатое блюдо – кашу, приносимую каждый день на завтрак «товарищами» комиссарами. Один посланник мне рассказывал, что встречался с Троцким по делу, тот его любезно принял и после беседы сказал: «Крымские комиссары нам послали виноград, надо, чтобы Вы его попробовали». Он провел посланника в соседнюю комнату, где стояла уже почти пустая корзина, и они вместе доели остатки винограда.
Большевики обезоруживают своей наивностью. Их образ мысли так отличается от нашего, что понять наши аргументы они не в состоянии. Большевики живут вне обстоятельств, в оторванном от жизни придуманном мире.
Несколько дней назад один журналист указал Троцкому на то, что стыдно будет России отрицать наличие внешнего долга. Троцкий ответил: «Ну что тут поделаешь, скоро все государства обанкротятся…» Журналист нашёлся с ответом: «Ну тогда подождите других, не становитесь банкротом в одиночку».
Тем не менее, и у большевиков есть сочувствующие,
