«Таре». Она была как выжатый и высушенный лимон – ничего внутри.
– Тебе нет нужды куда-то ехать, – четко выговорила она. – Я не хочу, чтобы вы все голодали только из-за того, что я бросилась тебе на шею. Больше этого не случится.
Она повернулась и пошла к дому напрямик, через неровное поле, пытаясь одной рукой скрутить волосы в пучок на затылке. Эшли смотрел ей вслед и вдруг заметил, как она распрямила на ходу свои худенькие плечи. Этот жест дошел до самого сердца и тронул сильнее, чем все слова, которыми она хотела его убедить.
Глава 32
Поднимаясь на парадное крыльцо, она все еще сжимала шарик красной глины. Она специально не пошла через заднее крыльцо, потому что острый глаз Мамми никак не пропустил бы, что она страшно чем-то расстроена. Скарлетт не хотела видеть Мамми, вообще никого не хотела видеть. Встретить кого-то, разговаривать о чем-то – нет, это было бы невыносимо. Сейчас ей не было стыдно, она не испытывала разочарования или горечи, только слабость в коленях и огромную пустоту в сердце. Скарлетт сжимала глину так крепко, что она просочилась сквозь стиснутые пальцы, и твердила на манер попугая:
– Это у меня еще есть. Да, это у меня еще есть.
А больше ничего и не было, ничего, кроме этой красной земли, той самой земли, которую каких-то пять минут назад она хотела отшвырнуть, как истертый носовой платок. Теперь же это опять было дорого ей, и она тупо удивлялась, что за безумие овладело ею, если она воспринимала это так легкомысленно. Уступи ей Эшли, она без оглядки убежала бы с ним на край света, оставила бы без сожалений семью, друзей. Но даже в нынешней своей опустошенности она понимала, что сердце ее разрывалось бы, покидая эти родные красные холмы, и длинные, размытые дождями овраги, и высокие сумрачные сосны. До самого смертного часа она возвращалась бы к ним жадными мыслями. На месте выкорчеванной «Тары» в ее душе оставалась бы пустота, и даже Эшли не смог бы заполнить ее собою. Какой он все-таки мудрый, Эшли, и как хорошо ее знает! Всего-то и нужно было вложить комок влажной земли ей в руку, чтобы привести ее в чувство.
Она была уже в холле и собиралась закрыть за собой дверь, но услышала стук копыт на аллее и выглянула узнать, кого это несет. Гости сейчас – это уж чересчур. Надо будет поскорей уйти к себе и отговориться головной болью.
Но когда коляска подъехала ближе, побегу воспрепятствовало изумление. Коляска была новая, сверкающая лаком, и упряжь тоже была новая, с отполированными до слепящего блеска медными бляшками. Чужие, конечно. Никто из знакомых не имел денег на такой великолепный выезд.
Она стояла в дверях, наблюдая; противный сквозняк хлопал по лодыжкам тяжелыми, отсыревшими юбками. Коляска остановилась перед домом, и появился Джонас Уилкерсон. Скарлетт так была удивлена при виде их бывшего надсмотрщика, прикатившего столь эффектно, что в первый момент не могла поверить своим глазам. И пальто превосходное! Уилл говорил ей, что Джонас приобрел лоск вполне процветающего человека – с тех пор, как получил место в Бюро освобожденных.
