и подходы, он откажется жениться на ней. Предположим – о, какая ужасная мысль! – он совершенно забыл о ней и волочится за какой-то другой женщиной.
«Ни одну женщину я не хотел сильнее…»
Скарлетт сжала кулаки, так что ногти вонзились в ладони. «Если он забыл меня, я заставлю его вспомнить. Я сумею сделать так, что он снова будет желать меня».
Ну а если он не намерен жениться, но все еще хочет ее, то тоже есть способ раздобыть денег. Он же просил ее когда-то стать его любовницей.
В серых сумерках гостиной Скарлетт дала быстрый и решительный бой трем самым крепким узам, оплетающим ее душу: памяти Эллен, заповедям религии и своей любви к Эшли. Она знала, что задуманное ею должно повергнуть Эллен в ужас – даже на небесах, в далеком теплом раю, где она, несомненно, пребывает. Скарлетт знала, что прелюбодеяние – это смертный грех, и понимала, что если она любит Эшли – а она его любит, то ее план вдвое хуже проституции.
Но все эти обстоятельства рассыпались в прах перед беспощадной холодностью ее рассуждений и безвыходностью отчаяния. Эллен умерла, а смерть, может быть, дает высшее понимание. Религия запрещает блуд под угрозой адского пламени, но если церковь полагает, что Скарлетт не свернула бы горы ради спасения «Тары» и ради спасения своих родных от голодной смерти, тогда вот пусть церковь из-за этого и переживает. А она – нет. Не теперь, во всяком случае. И Эшли. Эшли ее не хочет. Вернее, хочет, и очень, его жаркие губы сказали ей это. Но он никогда не увезет ее с собой. Странно: уехать с Эшли не кажется грехом, а вот Ретт…
В тусклом полумраке зимнего дня она пришла к концу той дороги, что началась в ночь падения Атланты. Она ступила на эту дорогу избалованной, эгоистичной, неопытной девчушкой; в ней горел жар юности, кипели эмоции, и так легко было запутаться в хитросплетениях жизни! Теперь, в конце пути, от той девочки не осталось ничего. Голод и тяжелый труд, постоянное напряжение и страх, ужасы войны и ужасы Реконструкции забрали весь пыл, все цветение юности, всю мягкость и нежность. Сердцевина ее души начала покрываться чем-то твердым, наподобие раковины, и понемногу, слой за слоем, ракушка эта делалась все толще и плотнее, створки смыкались.
Но до этого самого дня два луча надежды питали Скарлетт. Она ждала, что кончится война и жизнь постепенно наладится, примет свой прежний лик. Она надеялась, что возвращение Эшли вернет жизни значение и смысл. И вот оба луча погасли. Явление Джонаса Уилкерсона на площадке перед домом заставило ее осознать, что для нее, для всего Юга война не кончится никогда. Самое кровопролитное сражение и самое жестокое возмездие еще впереди; все только начинается. А Эшли – Эшли навеки останется пленником слов, что крепче тюремных решеток.
Надежда на мир обманула ее, с Эшли она тоже потерпела крах. И все в один день. Последняя щелочка в ее раковине сомкнулась, последний слой окончательно отвердел. С ней случилось то, против чего предостерегала бабушка Фонтейн: она стала женщиной, которая увидела
