Хотелось пойти и запереться в кабинке туалета и плакать от жалости к себе и стыда за себя же.
Топталась, переминалась с ноги на ногу, пытаясь отыскать расписание своей группы. А людей было все меньше и меньше. Они уходили по аудиториям. А она все стояла, глядя на множество букв и цифр. Не могла сложить эти символы в одно что-то понятное. Будто смотрела на разбросанные по бесконечному пространству символы, которое не имели смысла и системы.
– Девушка, уже урок начался, – устало сказали позади, когда прошло ещё минут десять, а коридоры полностью опустели.
Айсун вздрогнула, ниже опустила голову и прикусила нижнюю губу. Обняла себя и второй рукой, огляделась на человека. Безобидный профессор старичок, уставший от множества студентов.
– Я пытаюсь найти в какой аудитории у меня пара, – едва ли не пискнула.
Айсун чудилось, что она вернулась в детство. В то время, когда на неё глядели украдкой и шушукались, что уж больно скромный и тихий ребенок. Может к психологу отвести? Все дети, как дети. Играют. А она прячется за взрослыми и боится слово сказать.
И она погрузилась в то далекое, казалось, позабытое ощущение беспомощности. Оно было пугающим, отвратительным.
– Уже столько времени прошло с начала учебы, а вы ещё не знаете? – устало и осуждающе спросил старичок. – Прогуливали?
– Нет, я болела.
По лицу профессора было видно, что он не поверил ей совершенно. Устало вздохнул и спросил в какой она группе. И лишь Айсун сказал, как он указал ей на её расписание.
Махнул рукой на её благодарность и устало побрел куда-то по корриду, держа в руке потрепанный портфель. Айсун со стыдом поджала губы. Какие-то пару недель назад она бы хихикала вместе с Яной, говоря, какой этот профессор ужасный. Сказали бы, что от него воняет старьем, а портфель достался ему ещё от его деда.
Они любили насмехаться над бедностью, считая это величайшим пороком.
Теперь же она была восхищена его добротой.
Сфотографировала расписание и неспешно, пытаясь оттянуть момент, пошла в сторону аудитории, где у неё должна быть пара.
Каблуки оглушительно стучали, ей было так неловок от этого громкого звука, что Айсун старалась ступать только на носочки, чтобы было не так громко. Но каблуки все равно стучали.
Её щеки краснели все больше и больше с каждым «цок-цок-цок». Мысленно прокляла себя и пообещала, что в следующий раз наденет красавки.
Остановилась перед аудиторией и положила ладонь на дверную ручку. Сердце колотилось болезненно и сильно, а ладони потели. Обдёрнула руку, будто дверная ручка была раскаленной, и вытерла ладони об подол обтягивающего, чёрного платья. Попыталась его отдернуть, закрыть больше кожи бедер. Но лишь декольте становились более глубоким, открывало ложбинку груди.
Отрывисто и неуверенно постучала в дверь и, глубоко вдохнув, открыла дверь.
Прошмыгнула, низко опустив голову, крепко вцепившись в ручку своей сумки.
