поступью римских когорт.
Старая книга
Забылся я над старой книгой,
закрыл усталые глаза…
Ещё по листьям дождик прыгал,
стихала дальняя гроза…
Я полон светлых был видений,
и в этом зыбком полусне
перед глазами плыли тени,
звучала музыка во мне.
И этим теням, этим звукам
душа шептала: узнаю…
И сердце ныло в сладкой муке
любви, познавшей власть свою.
Дождь капал, тучи уходили…
Я спал, не дочитав того,
как в старой книге поделили
одежды пыльные Его.
Вдохновение
Плывёт меж туч, в холодном блеске,
прозрачный лепесток слюды.
В сетях оконной занавески —
четыре трепетных звезды.
Ещё расслышать невозможно
призыв в предвечной темноте —
слова, что станут непреложной
судьбой на мраморном листе.
Моя душа тоскует глухо,
в себя вбирая эту тишь…
Сейчас, сейчас, на крыльях духа
ты прямо в вечность полетишь
и от оков земного слуха
сама себя освободишь!
Странное такси
Кралась ночь с опаской конокрада.
Плащ промок. Сырой табак горчит.
Светлый сад. Высокая ограда.
Ветер. Дождь. И ты один в ночи.
В реку с неба шлёпнулась медуза,
и глядят, нагнувшись, фонари,
как, шалея от стеклянной музыки,
в тёмных лужах пляшут пузыри.
Где ты? Это центр или окраина?
Скрылось в ливне странное такси.
Кажется, садясь, к воротам рая
ты, шутя, подбросить попросил.
Час теперь какой? Должно быть, третий…
В сером небе бледная луна
скоро будет, как ночной еретик,
на костре рассвета сожжена.
Что же ты стоишь? За всеми нами
странное такси придёт. Не жди.
Слышишь: ангел звякает ключами?
Помолись и в светлый сад войди.
Петербург
Как тесен скроенный потуже
гвардейский щегольский мундир
екатерининских задир, —
так этот город царский душен!
Ночами, холодно-бездушен,
в Неву стекает лунный жир,
и грозно хмурится кумир,
и конь храпит, змеёй укушен,
и шепчет невская волна:
– Поэты были здесь опальны,
убийства – строго ритуальны,
а в казематах – ночь без сна…
– Здесь
