достала из кармана горстку семечек. Протянула к курице ладонь. Та склонила головку и бочком, бочком…, да как клюнет! «Ко-ко-ко… и начала клевать прямо с ладони. За ней и другая, коричневая, подбежала к хозяйке. Прыгнув на белую, сбила ту с ног. Индюки, увидев, с другого края птичьего двора, поспешили к хозяйке. «Улю-лю, укуг-лю-лю…» – клекотал самый большой. Ну, Ольга Андреевна и ему насыпала на землю семечек. Индюк стал клевать. Но тут на него накинулись другие куры, утки и гуси, чуть не затоптали беднягу.
– А, ну кыш! – скомандовала птице Ольга Андреевна и пошла дальше осматривать владения.
Войдя в темные и широкие сени старого флигеля, в котором слабо пахло кислой плесенью и старым рассохшимся деревом, Ольга Андреевна, в который раз поморщившись от этого запаха, решила назавтра опять велеть ключнице, чтобы та поставила здесь девиц отмывать полы, стены и стирать на реке все до единого половика и коврика.
Она остановилась возле темной и маленькой кладовой комнатушки в самом углу, под лестницей, ведущей на второй этаж. В кладовке этой, стоя к ней широким задом и кряхтя, возле полок с бельем копошилась ее любимая старая нянюшка Акулина Саввишна. Расспросив нянюшку и узнав, что та смотрит белье на предмет починки, Ольга Андреевна, вспомнила: что у старой няни стало уже совсем плохое зрение, и она может случайно проглядеть любую дыру на белье. Поэтому, решительно взяв из старческих дрожащих рук свечку, велела старушке вытаскивать белье и складывать его перед ней на стульях. Покорно послушавшись, хозяйки, нянюшка, кряхтя, принялась вытаскивать с полок белье и раскладывать перед барыней на стульях и табуретках. Она кряхтела и бранила на Авдотью, не переставая, однако, доставать сложенное аккуратными стопками белье и показывать хозяйке, чтобы ты выбирала, какие простыни и пододеяльники нуждаются в срочной починке или замене.
– Да, что же это за дела такие творятся! – она устала слушать ворчание Акулины Саввишны, – кряхтишь и кряхтишь. Сейчас позову Дуняшу, пускай за тебя белье разберёт! А ты иди и ложись на полати, кряхти, коли так хочется! Только потом, сделай милость, не подходи больше и не жалуйся, что я от хозяйства тебя отлучила, – высказала она, чувствуя, как в душе «сердито вскипает самовар».
– Что ты, доченька! О чём толкуешь, голубушка. Или я прогневала тебя? За что на старуху осерчала, милушка моя? Я со всем могу управиться! Это я так, решила себя подбодрить немножечко, а то и скучно мне тут одной-то. Сейчас посижу немножко, отдохну, а потом и примусь, – переполошилась старушка, почувствовав, что настроение у ее любимицы переменилось, и её и впрямь из жалости могут отстранить от любых домашних дел. А без дела Акулина Саввишна сидеть не могла. Высказавшись, старушка обиженно замолчала. Однако, её дрожащие от слабости худые руки задвигались уже с большей скоростью.
Наконец, и с бельем тоже было покончено. Велев нянюшке отдать прохудившееся белье в починку девушкам, а, то постельное, что совсем показалось ей изношенным,
