дом, наверно, сгниет, – вода-то куда стекать будет?..
– Конечно сгниет, конечно! – вот видите, дядя Саша? – сгниет.
– А мы не лыком шиты – мы вот здесь трубу сделаем. Зато какой вид с крыльца открывается, какая свобода! – встаньте сюда.
– Действительно – птица-тройка – и дуга даже, только колокольчика нет…
– Во! – вот видишь? – человек понимает! Правда, это примитивная ассоциация, но хоть какая-нибудь – а? – а ты, – он обратился к Лике, – ты заземленный человек, хоть и белка.
– С этого крыльца сбежать хочется, – добавил я, несколько задетый его «примитивной ассоциацией», – хочется освобождения. Я ведь имел в виду чувство лошади, запряженной в тройку, – тяжко под дугой…
– Ай-я-яй! – захохотал Александр Иваныч. – Кого ты сюда привезла? – подрывателя устоев. Ну, пейте чай, и айда в лес.
Я не стану занимать читателя разговорами за чаем – достаточно того, что голова Лики оказалась набитой всякого рода переселениями душ, чакрами, полями и астрологией. Между прочим, она много толковала о гороскопах – о моем, своем, дяди Сашином. Сама она родилась 18 декабря под созвездием Стрельца, что означало «кентавра, целящегося в невидимое, и – склонность к авантюризму», – сказала Лика, и я почувствовал: это было предметом ее особой гордости.
Во время чаепития появился еще один человек – некий Толик, который был, очевидно, неравнодушен к Лике, а она его всячески третировала.
Наконец, мы все вчетвером отправились гулять по лесу.
Мы медленно шли по тропе: впереди, продолжая о чем-то спорить, – Смирнов с Толиком; немного отстав, – я с Ликой, которая рассказывала о своей знакомой, как та выходит в астрал и что там видит. Я кивал и задавал вопросы:
– И что же, она полетела в эту трубу?
– Ну да – и долго летела, а потом услышала голос: «Вернитесь – вы не готовы».
– Не может быть! – воскликнул я.
Незаметно мы свернули на боковую дорожку – так что Смирнова и Толика уже не было видно.
– Вы ориентируетесь? – спросил я.
– Нет, но мы, наверно, найдем дорогу назад.
– Наверно, – сказал я и подумал вдруг: бедная овечка!
Мне стало жаль ее. Мне стало жаль вообще всех. Блаженное чувство жалости охватило меня со всех сторон – боже мой, и все это пройдет: эта прогулка, и Лика, и мое радостное чувство – ничего не останется, даже сожаления, – ведь сейчас все и вправду пройдет. Сентиментальная жалость посетила меня как бессловесное чувство, как трепет, как мгновенно упавшее сердце, – посетила и прошла, но все же мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть это от Лики.
– Знаете, на кого вы похожи? – спросила она, вдруг краснея.
– На серого волка? – (на кого же еще, если она овечка?)
– Почему же на серого? – на степного…
Вот оно чтo! Вот, оказывается, какое впечатление произвожу я на молоденьких
