style="font-size:15px;"> – Наша бабушка…
– …стала пленницей злобного англичанишки, вероломного Короля Драконов, и затем, несмотря на то что у нее уже были целых три красавицы-дочери…
– Прекрасные Корнуолльские сестры.
– Тетя Элейна.
– Тетя Моргана.
– И мамочка.
– И даже имея этих прекрасных дочерей, ей пришлось неволею выйти замуж за Английского Короля, – за человека, который убил ее мужа!
В молчании размышляли они о превеликой английской порочности, ошеломленные ее denouement. To был любимый рассказ их матери, – в редких случаях, когда она снисходила до того, чтобы им что-нибудь рассказать, – и они заучили его наизусть. Наконец Агравейн процитировал гаэльскую пословицу, которой она же их научила.
– Четырем вещам, – прошептал он, – никогда не доверится лоутеанин – коровьему рогу, лошадиному копыту, песьему рыку и английскому смеху.
И они тяжело заворочались на соломе, прислушиваясь к неким потаенным движениям в комнате под собой.
Комнату, расположенную под рассказчиками, освещала единственная свеча и шафрановый свет торфяного очага. Для королевского покоя она была бедновата, но в ней по крайней мере имелась кровать – громадная, о четырех столбах, – в дневное время ею пользовались вместо трона. Над огнем перекипал на треноге железный котел. Свеча стояла перед полированной пластиной желтой меди, служившей зеркалом. В комнате находились два живых существа – Королева и кошка. Черная кошка, черноволосая Королева, обе были голубоглазы.
Кошка лежала у очага на боку, будто мертвая. Это оттого, что лапы ее были связаны, как ноги оленя, несомого с охоты домой. Она уже не боролась и лежала теперь, уставясь в огонь щелками глаз и раздувая бока, с видом на удивление отрешенным. Скорее всего, она просто лишилась сил, – ибо животные чуют приближение конца. По большей части они умирают с достоинством, в котором отказано человеческим существам. Может быть, перед кошкой, в непроницаемых глазах которой плясали пламенные язычки, проплывали картины восьми ее прежних жизней, и она обозревала их со стоицизмом животного, лишившегося и надежд, и страхов.
Королева подняла кошку с полу. Королева намеревалась испробовать известную ворожбу, – развлечения ради или чтобы хоть как-то провести время, пока мужчины воюют. Это был способ стать невидимкой. Она не занималась ведовством всерьез, – как ее сестра, Моргана ле Фэй, – ибо была слишком пустоголова для серьезных занятий каким угодно искусством, хотя бы и черным. Она предавалась ему лишь оттого, что в крови у нее присутствовала некая чародейская примесь, как и у всякой женщины ее расы.
Кошка, брошенная в кипящую воду, страшно забилась и издала жуткий вой. Мокрый мех, вздыбленный паром, поблескивал, словно бок ударенного гарпуном кита, пока она пыталась выскочить наружу или проплыть немного со связанными лапами. В уродливо распяленной пасти виднелась вся ее красноватая глотка и острые белые зубы, похожие на шипы. После первого вопля она уже не могла произвести никакого
