что ты любишь читать?! Современную литературу или классику? Нашу или зарубежную? А может стихи? Или, может… комиксы?
– Да ну нет, – сказала она, глотнув молока. – Я читаю мифы. Мне очень нравится про древних богов. Это я в последнее время увлеклась. Раньше пофигу было.
– И чем тебе мифы нравятся?
– Мужики там настоящие! Мужественные, сильные, смелые…
– И говорят скупо, – перебил я.
– Да. Не треплются, как бабы.
– У тебя молоко под носом, – я поднял руку, но не дотронулся до Нины. – Мне очень нравится миф о Прометее. Читала?
Нина кивнула головой неопределённо. Я высказался:
– Первый ссыльнокаторжный. Я часто размышляю о том, как ему там было одиноко на этой горе. Наверное, когда вновь и вновь прилетал ненасытный орёл, Прометей радовался ветерку от его крыльев. Кстати, он дождался освобождения. Позитивный, в общем-то, финал…
Мы помолчали. Где-то близко заработал мотор крана дяди Пети.
– Всё. Закончился обед, – сказала Нина и ушла, оставив мне пирожок с яйцом и луком.
Мы встречались случайно, но эти случайности я хитро планировал. Иногда у мокрого шланга – мы там смывали раствор с ног. Иногда за столовой в тени уцелевшего тополя. Порой я поджидал Нину у кабинета директора, где нам рисовали «восьмёрки». Однажды мы столкнулись у туалета. Я Нину по-джентельменски пропустил и отошёл к забору, чтобы не слушать.
Служебный роман, в общем. Я не умел ухаживать за девушками и сейчас не умею. Делать что положено – стыдно. Делать то, чего по-настоящему хочется, – нельзя. Нужно всё время откупаться, а откупаться нечем.
Однако уже к середине лета сложилось кое-что романтичнее. Большую часть строителей разогнали в связи с приездом какой-то инспекции. Украинцев вывезли в посадку, немногочисленных таджиков закрыли в котельной, а местных оставили. Понятно, что работать никто не хотел. Раздавались привычные строительные звуки, но они не составляли оркестр. Там бахнуло – тут гухнуло. Запела и умолкла бетономешалка, единожды кашлянул перфоратор.
В последнее время я помогал строгому каменщику, похожему на Максима Горького, но он куда-то исчез. Зарплату стали задерживать, и возникла катастрофическая текучка. Помню день, когда на всю стройку остался только один человек, способный возвести стенку, и тот – перегретый на солнце Аркадий Глушко. Даже украинцы в качестве протеста однажды бросили всё и уехали. (Их потом лично Алексей Сергеевич, наш самый главный по финансам, уговаривал вернуться.)
Чудесным образом Романович не отправлял меня к Костику, будто чувствуя возникшую между нами неприязнь. Старый прораб, перевидавший всякое, моего ирокеза не чурался. Он поручил мне ответственную работу – откосы. Крановщик дядя Петя возносил нас с ведром к окнам третьего этажа, глушил кран и закуривал. А я, балансируя в дырявой люльке, суетливо гнал откос, черпая густой раствор надломленным мастерком. «Вот оборвётся
