другим народам.
– И знаете что? В те годы Конфедерация особо яростно истребляла коренное население под предлогом борьбы с демонологами и другими опасными жителями пустыни, а также соревнованием с Гралеей за полные ископаемых земли. Я склоняюсь к мысли, что Круста и ей подобные вполне могли использовать Ребуса – и против кочевников, и против его соплеменников с севера.
– Как они могли с ним договориться, ваша теория?
– Это… Пусть лучше Дитр ответит, он у нас эксперт по маньякам, – Андра дёрнула друга за рукав, чтобы он не сопротивлялся. Но он сопротивлялся:
– Слушай, это твоё интервью…
– А давайте! – Одора радостно сложила ладошки – ни дать ни взять муха, потирающая лапки. – Парцес, я вас очень прошу, это же будет просто прекрасный разворот! Расскажите, почему Ребус мог сотрудничать с Песчаным Освобождением? Какая ему была от этого выгода?
– Ребус… – Дитр прищурился и посмотрел вдаль, где фокусник развлекал прогуливающихся по скверу после работы чиновников с Центральной площади. – Сомневаюсь, что там была какая-то сделка или что-то вроде того. Знаете, заключать сделки с Ребусом было всегда чревато – как в древних сказках про демонов. Это всегда выходило боком. Ребус был не совсем человек, логика у него была противообщественная. Как я понял из рассказа и писем Крусты, она была для него… ну… он имитировал с ней дружбу, играл в людей.
Вдруг в глазах у Дитра потемнело, как при обмороке. Пропали из виду сквер с фокусником, Андра, журналисты, даже небо над деревьями – и то кануло во мглу. Гадкая, липкая вонь наполнила его разум, и если бы мысли могли вонять, он бы подумал, что это не игра воображения. Всем своим существом он сопротивлялся тому, что рвалось из него наружу через все поры его кожи – что-то чужеродное, враждебное, паразитическое. Неимоверным усилием воли Дитр вернул себе контроль над разумом. Он снова был в сквере перед журналистами и Андрой, в окружении сладких запахов клонящегося к закату дня.
– У вас не будет выпить? – вдруг спросил он. – Каждый раз, когда я вспоминаю Ребуса, мне хочется выпить.
– Всегда! – услужливо чирикнул иллюстратор, открывая заплечный чемоданчик. Помимо чистой бумаги и карандашей с резиновыми корректорами там обнаружилась солидных размеров фляга и несколько бумажных конусов-стаканчиков, пропитанных воском. – Столовое, молодое, белое. Мы, пресса, люди утонченные, но бедные…
– Васк, заткнись, – беззлобно прервала его Одора, наблюдая, как Дитр залпом осушает стаканчик. – Если вино паршивое, господин Парцес вежливо промолчит и откажется от добавки.
Вино оказалось настолько кислым, что Дитр даже не понял, насколько оно крепкое. Но он снова протянул стаканчик, чтобы иллюстратор налил ему ещё. Дитру было плевать, что он пьёт, он словно надеялся, что та малая доля спирта, что есть в дешёвом вине, промоет душевную рану, откуда сочится что-то гнилостное, липкое и мерзко пахнущее всемирным злом.
– Спасибо, –
