все больше Силемпи проводила времени на берегу. Все чаще ее длинные волосы успевали обсохнуть и прекращали скрывать девичье тело. Смотреть на нее такую Атнеру было приятно, но нечестно. Вутăш наготы своей не смущалась, не замечала ее, казалось.
– Смотришь? – она задумчиво пропустила сухую уже прядку сквозь пальцы.
– Куда? – Атнер глаза отвел, на воду поглядел. По реке расходилась мелкая рябь, поблескивающая под полуденным солнцем.
– На меня.
И оборачиваться не пришлось, чувствовал Атнер хитрую улыбку. Казалось только, что Силемпи не видела.
– Красивая ты, – хмыкнул Атнер. – И без стыда совсем.
– Утопленники не стесняются. – Атнер обернулся: в голосе холод проскользнул. Силемпи придирчиво посмотрела на едва заметную чешуйку на запястье, на ней солнце блик оставило. – И вутăши, потому платьев и не держат.
– Так я тебе платье подарю, – Атнер гордо усмехнулся: какая мысль ему хорошая в голову пришла!
И тут же смущенно осекся: не ему она в голову пришла, а Силемпи его подвела к мысли этой. Может, и не первый день уже намекала, а он!..
– Так подари, – Силемпи рассмеялась, будто мысли прочитала, и текучим движением соскользнула в воду. – Только вышить я его сама хочу.
– Вышивать умеешь, значит? Может, и за хозяйством смотреть?
– Не безрукая чай, – Силемпи глаза закатила – и нырнула.
Исчезла она мигом, а Атнер остался на мостках, озадаченный, где бы платье к завтрему взять.
Выручила его тогда сестра, хоть головой и покачала, не услышав объяснений толковых. Нашлось у нее платье почти готовое, но не вышитое. Атнер едва ли счастью своему поверил, а наутро решился не только платье подарить.
Монет Силемпи приносила много, но тратить их у мельника рука не поднималась, чувствовал, что незаслуженные деньги, не трудом честным заработанные – так и лежала все растущая горстка в горшке за печью. Что делать с ними, Атнер долго голову ломал, а неделю назад догадался монисто сделать. К чему монисто вутăши, он не знал, но с платьем…
Подарки Силемпи в тот день приняла с неподдельным восторгом, светилась улыбкой не хуже солнышка, а после того, как вышивку закончила, все чаще стала выходить на берег. Сначала – с полудня и до вечера оставалась. Потом – с утра уже на берегу. Один раз – на лавке в доме мельника заночевала, да перед рассветом улизнула. Другой – осталась завтрак толковый сготовить. А затем – два дня в порядок дом приводила и не могла удержаться от восторга, пока пашалу[6] лепила. «Давно не хозяйничала», – пояснила тогда Силемпи.
А потом она осталась навсегда.
Не без сучка приняли в деревне прежде незнакомую девицу в качестве жены мельника, но с годами попривыкли. Судачить не перестали, конечно: то неодобрительно цокали, что коса чуть не до пят и непокрытая, то острому языку дивились. Но все же – примирились. Силемпи никуда уходить не собиралась – и соседям
Пашалу – традиционная чувашская лепешка.
