нахмурился Хальвар.
– Талэк сказал, что Молоха нельзя убить, но можно лишь заточить, изнеможив, глубоко под землёй. Но это все равно должно быть очень далеко от людей. Кстати, Талэк учит меня рунам! И он обещал, что разрешит мне помочь ему выбить предостережение для потомков на скальных камнях.
– О Молохе?
– Да! – кивнула сестра.
– Что ж, это хорошо…
– А ещё, – Кэйа придвинулась ближе и перешла на заговорщицкий шепот, – говорят, что всю дорогу и до самого конца Асвейг не переставая стучала по крышке саркофага и жутко вопила от злости, пока ее, наконец, не скрыла бездонная болотная топь… Но даже тогда Талэк сомневался в том, что это конец.
– Может, он просто плохой провидец? – улыбнулся Хальвар.
– Может, – ответила Кэйа.
И впервые за долгое время они наконец рассмеялись.
Даша Дасова. «Вутăш»
Мокрый песок подсыхал на голых коленях, сначала едва заметно светлея, а после комьями падая на берег. Упавшие комья все равно были на полтона темнее, и глаз невольно цеплялся за едва заметные пятна. В глубоких, как батюшка-Атăл[1], и дурных размышлениях блуждающему взгляду все равно, за что цепляться. Хоть за мокрые пятна на песке, хоть за корягу под поникшей ивой.
Только бы не за водную гладь, манившую и обещавшую покой.
Не ступить ей теперь в родные воды, не выбраться с берега.
Стряхивать песок подсохшими уже ладонями вутăш[2] не торопилась. Она уже никуда не торопилась.
Черные волосы, облепившие тело лентами водорослей, подсыхали, и вутăш хотя бы перестала трястись от холода. Не любила она надводный мир, холодно в нем. И люди злые.
Она точно помнила, что когда-то знала и добрых людей, но воспоминания эти затерялись в памяти, почти исчезли, растворились, когда она перешагнула из мира живых в подводное царство. С тех пор она не встречалась с людьми – до вчерашнего дня. А вчера повстречалась со злым человеком.
Человека звали Пуяном, так его друг окликнул, и до ужаса походил он на кого-то… кого вутăш знала прежде. И скулы эти узнавала, и брови хмурые, и улыбка скупая, как щербина лицо пересекала. Она помнила, что когда-то дорога ей была эта улыбка.
Засмотрелась, глупая, рот раскрыв, попыталась за былые человеческие воспоминания ухватиться – и позволила человеку подобраться слишком близко. Вмиг оказался на шее крест, отрезавший ей путь в серые воды родной реки.
Пуян забрал ее золотой гребень – все, что вутăш могла ему предложить в обмен на свободу, – и ушел, погрозив вернуться на следующий день, чтобы стребовать еще богатств, скрытых подводным народом. Не сдержал слово. Злой человек.
Вутăш и рада бы ему теперь что угодно отдать – да нечего. Не войти ей в воду, не принести ничего на откуп. По колено забрела в воду – и не пускает река дальше, словно о стену невидимую бьешься.
Оставалось лишь ждать человека и молиться шыв амăшĕ[3], чтобы тот, явившись на берег, уверился, что нечего больше
Атăл – чувашское название Волги.
Вутăш – дух воды в чувашской мифологии. На рассвете и в полдень они выходят на берег в облике черноволосых девушек и расчесывают пряди золотым гребнем.
Шыв амăшĕ – Мать воды, хозяйка одного из первоэлементов – воды в чувашской мифологии.
