Тори была у него одна, вернее, она так думала, что, конечно же, вполне могло оказаться правдой. Наконец-то она могла позволить себе выйти со своим мужиком в люди… Устав от связей с женатыми мужчинами, она высоко оценила эту возможность. Впрочем, высокой оценки заслуживало не только это… Семён очаровывал, пленял, покорял, завоёвывал, сводил с ума. Он изумлял своей нежностью и лаской. А его отношение к Тори просто обезоруживало.
Он названивал ей по несколько раз на дню… Его интересовало о ней всё – что она любит, какие у неё любимые цветы, носит ли Тори стринги, когда у неё день рождения и какой у неё размер обуви… Ему не хотелось убирать постель, на которой она спала. Ему не хотелось принимать душ, чтобы сохранить запах её тела. От одного телефонного разговора он доходил до состояния, которое выражал фразой «Он уже встаёт…». Он приносил в ванную тапочки и заботливо укутывал Тори в полотенце, а потом прижимался к ней и шептал:
– Я разорву тебя на тысячу маленьких Тори и оставлю с собой…
Он целовал ей ноги, а потом любил её. Любил так, как любила Тори: медленно, нежно и долго. На диване. Он любил её вдоль дивана, поперёк дивана, по диагонали дивана, под диваном и свисая с дивана разными частями тела. И шептал ей на ушко так, как никто не шептал ей уже тысячу лет:
– Моя сладенькая девочка, моя самая нежная, самая ласковая… моя звёздочка… Как же у тебя там всё тёпленько, уютненько, сладенькая моя…
А утром всё начиналось снова, причём самым неприличным образом, и снова Тори чувствовала, как её волной захлёстывает его нежность, его страсть, доводя до исступления, до фантасмагорического апофеоза и апогея, до апофигея.
– Девочка моя, – всё нашёптывал и нашёптывал Семён. – Мои ножки… Моя попка! Мои?
– Твои, твои…
Тори было очень хорошо. Ей действительно было очень хорошо. Так хорошо, как бывало не часто.
– Это было… круто! – неизменно отвечала она на вопрос, как всё прошло. – Что и говорить, Семён в постели неподражаем. И такой нежный… – в голосе Тори зазвучали ностальгические нотки. – Так обо мне заботился, носился со мной, наверное, только Горин… А теперь вот – Сёма… Знаете, он такой любитель куни!
Застыв над чашкой с кофе, Наоми лихорадочно соображала, что же это такое. Что бы это ни было, оно явно производило впечатление на Тори, которая тем временем продолжала посвящать нас в интимные подробности последней ночи. Конечно, не обходилось без жертв, и это внушало определённые опасения.
– Вот так ебёшься, ебёшься, не высыпаешься… – жаловалась Тори. – Я уже ни о чём другом думать не могу!
Я ещё не забыла свою последнюю встречу с Сергеем Аполлинариевичем и все её последствия, а потому одобрительно закивала. Да, такой режим выдержит не каждый. Но Ева, похоже, не была с нами согласна.
– Да ты радуйся! Потом захочется, да уже поздно будет. Жизнь пролетит… А так – чувствуешь, что живёшь!
Еву послушать, так Тори была у нас живее всех живых!
