После пропажи у неё это уже четвёртое корчевание, но на этот раз не в пример трудное, критически угрозное, откель и степень надрыва.
Антагонист – красный герой: в Реввоенсовете Южного фронта заливал с садиствующим Сырцовым и неутомимой непьянеющей рукой катал диктуемые тем списки на расказачивание. Когда отшумели бои, окончил курсы ветфельдшеров и был направлен в некогда им славно прореженную станицу акушером и ЗавИРом[3] закапывать им самим под непросыхающим руководством «политического урода» («Краткий курс ВКП(б)») выкопанную демографическую яму.
Архонт Фесмотет – Михаил Павлович Томский, подавший с присными 9 февраля рефутацию на ускоренные темпы коллективизации. Носится теперь по стране стервятником до узких мест, готовясь на апрельском Пленуме ЦК дать на виду у Партии, с фактами наружу и в лицо истый (последний и решительный, само собой) бой перевёртанным троцкистам во главе с до недавнего крайне правым, радикально правым («куда правее Бухарчика, а Лёшка „Власов“ вообще тогда считался примирительным центром, да и я не наезжал так ретиво и матерно на левацкое охвостье») И. В. Сталиным.
Хорег – Митрофан Петрович Огурцов, самый пережилистый изо всех донцов. Председатель новозаделанного колхоза теперь, хотя на всякий случай беспартийный, как не был он никогда ни монархистом, ни белым, ни красным, но всегда находился при власти. Секрет его живучести прост теоретически, да мало кому сподвигнуться подобным образом довелось. Пил он с любым начальством дюже душевно, а как приходило время принять соучастие в браздах правления (расстреливать кого-нибудь то бишь) – он в неподъёмный вдрызг уходил (с вами же пил, какие претензии?). Так что выкрутасывался он при всех исключительным образом, что никто на него в обиде не был.
Хор беременных кулачек – разношёрстен, разновиден, разнопёстр. И возрастом не сходен (что своим, что плода), и рожами (у кого напрочь рябая, а кто – молоко с яблоками), и тембры их невпопадисты (не приведи Моцарт услышать это Сальери!) – а всё складывается в общую мозаику: протестные настроения.
Корифеюшка хора – где какая свара, так не по ней развод: а если? Да как там? А чтоб! В любую харю вжарит матку правды в лоб.
В роли Deus ex Cartesian dynamo machina выступает новорождённое существо не важновеющего здесь пола.
Протагонистка: Нету мочи, бабоньки, помираю.
Антагонист: Вот и славненько, что помираешь. Вставай и иди помирай до дому или к мужику своему, не знаю уж куда – в лес или где он там у тебя ховается. А здесь помирать не место. Попутала ты что-то, болезная.
Корифеюшка хора: Ты что несёшь, хрен краснопёристый! Куда она пойдёт?! Она и до плетня не дошушвахает, култыхнётся замертво, и поминай как звали.
Антагонист: Пусть уж лучше у плетня хряпнется, а здесь, повторяю, не место. Ты, коза вонько вопящая, когда в дом – советское учреждение, между прочим, – входила, табличку у входа читала?
Хор: Здесь находится обильный
Заведующий избой-рожальней. –
