соображений. Я старался не отставать, но ясно чувствовал: для беседы на равных у меня не хватает ни знаний, ни опыта. К тому же вино и усталость делали свое дело.
Юхан Аксель проводил меня в постель, и правильно сделал – проснулся я свежим и отдохнувшим. Было еще темно. Я повертелся, попробовал опять заснуть, но вскоре оставил эти попытки. Решил прогуляться и заодно проверить, в самом ли деле цветы Сетона распространяют по ночам такой уж волшебный, как он сказал, аромат. Франжипани…
Вышел во двор и поднял голову. Бархатно-черное небо усеяно серебряными гвоздиками звезд, собранных, как я уже и раньше замечал, в совершенно иные, незнакомые конфигурации. Месяц в белесом нимбе уже почти скрылся за горизонтом, но все же было достаточно светло, чтобы видеть, куда ставишь ногу. Я двинулся в показавшемся мне верным направлении, но, конечно, ошибся и быстро это понял: наткнулся на бараки, где Сетон держал своих рабов. Тяжелая калитка закрыта на кованый засов с массивным, величиной с ладонь, висячим замком. Только теперь я сообразил, где нахожусь, и легко нашел цветочную плантацию. Хозяин не преувеличил: в воздухе стоял густой, сладкий, даже приторный, но тем не менее приятный и волнующий аромат. Днем бутоны были разные: красные, лиловатые, почти белые. Но сейчас цветы распустились, и в призрачном свете ущербного месяца казались совершенно одинаковыми, серо-жемчужными. Они тянулись к ночному небу, как ладони случайных паломников, забредших в Элизиум в сопровождении шелестящей бессловесной молитвы хора ночных бабочек.
По пути назад я заметил то разгорающийся, то гаснущий огонек. Подошел поближе – оказывается, Сетону тоже не спится. Он вышел покурить свою трубку, и при каждой затяжке на изуродованном лице его вспыхивал адский багровый отсвет. Он улыбнулся, но улыбка из-за шрама и странного освещения вышла такой жуткой, что я вздрогнул.
– Ну и как?
– Как вы и сказали. Замечательный, я бы сказал, редкостный аромат.
– Вы может называть меня Тихо. Позвольте угостить табаком?
Я покачал головой. Курить я еще не научился.
– Тогда посидите со мной. – Он пожал плечами и сделал приглашающий жест. – Ночные часы… лучшее время суток. И уж безусловно лучшее из всего, что может предложить этот треклятый остров.
Я присел, и между нами завязалась беседа. У него было много вопросов – про Тре Русур, про мою семью. Он задавал их с таким тактом, так легко и непринужденно, что говорить мне с ним было легче, чем даже с моим кузеном. Во всяком случае, о смерти брата я рассказал ему первому.
– Мои соболезнования. Ваш единственный брат?
– Да. Единственный.
– Знаете, мне тоже довелось пережить потерю семьи, хотя я-то был единственным ребенком. Никаких братьев и сестер у меня не было… но были отец и мать, которых я не помню. Отец погиб, мать ушла в монастырь, и жил я у дяди, брата покойного отца. Он воспитал меня и дал образование.
Мы еще немного поговорили
