в день рождения Сьюзен, они с матерью наведывались в Лондон и обязательно шли к колонне Нельсона. Там Жассмин пару минут сидела у бронзового льва работы сэра Эдвина Ландсира, а потом вела дочку в первое попавшееся кафе и заказывала пирожные.
Жизнь матери Сьюзен до рождения дочери была тайной. Все, что девушка знала о ее прошлом, было догадками, основанными на редких проговорках матери, – отвечать на прямые вопросы дочери Жассмин категорически отказывалась. Старинная, пятнадцатого века, ферма под Батом была единственным домом, который Сьюзен знала с детства. Ферма, как однажды обмолвилась Жассмин, «всегда принадлежала нашей семье», однако прежде использовалась только как место для отдыха, пока не родилась Сьюзен. Детство самой Жассмин прошло где-то в Центральном Лондоне, причем ее родители были людьми не бедными, судя хотя бы по тому, что ферма располагалась на трехакровом участке, а сам дом за последние сто лет претерпел по меньшей мере две серьезные переделки.
Но ни бабушек, ни дедушек, ни других родственников Сьюзен не видела ни разу – сколько она себя помнила, всегда были только она и мать.
Принимая во внимание то упорство, с которым мать избегала любых разговоров о собственном прошлом, можно считать настоящим чудом, что Сьюзен удалось добыть хоть какую-то информацию о своем возможном отце – несколько имен и еще кое-что. Правда, взглянув на Фрэнка Трингли, девушка нутром почуяла, что он ей не отец. Позже, услышав от инспектора Грин, что дегустаторы всегда вызывают у людей глубокое отторжение, она поняла почему.
Вычислить и найти Трингли было легче легкого. Каждый год он присылал рождественские подарки, а на упаковках стояли его полное имя и адрес. С остальными оказалось сложнее – от одних осталось только имя, от других, наоборот, только фамилия, записанная со слуха, и не факт, что верно. Еще в коллекции ее сокровищ были читательский билет, кажется, из библиотеки Британского музея, но такой линялый, словно его постирали в кармане штанов или куртки, так что имя выцвело до полной неузнаваемости, и портсигар, серебряный, с эмблемой, а то и гербом на крышке, однако имело это отношение к последнему владельцу вещи или нет, сказать было невозможно.
Но прежде чем пускаться в расследования, следовало позаботиться о заработке. Сьюзен имела приличный опыт работы в кафе, ресторанах и пабах (подрабатывала с четырнадцати лет – нелегально, конечно, но в провинции никто на это не обращал внимания), однако теперь, когда страна погрузилась в рецессию, найти место подавальщицы в пабе уже было счастьем. Но Сьюзен и тут повезло – в первый же день, после всего лишь четырнадцати неудачных попыток, она вошла в паб, откуда собралась увольняться барменша – уезжала домой, в Австралию – и Сьюзен заняла ее место за стойкой. С владельцами она прекрасно поладила, и зарплату ей назначили поистине королевскую – целых шестьдесят пенсов в час, разумеется, наличными из рук в руки. В пабе под названием «Дважды коронованный лебедь» на Клаудсли-роуд, всего в полумиле
