недавно так рьяно арестовывал Сьюзен. Это был рослый молодой мужчина лет двадцати пяти, брюнет, но со светлыми усами. В состоянии покоя его лицо ничем не напоминало ту маску взвинченного испуга, которую Сьюзен видела поверх «смит-вессона», когда полицейский приказал ей сначала поднять руки, потом отползти на коленях от Мерлина и наконец заложить руки за спину, где его напарник тут же защелкнул на них наручники. После этого всем сразу стало как-то спокойнее.
– Порядок, – ответила Сьюзен. – Только не пойму, в чем дело. Арестована я или нет?
Констебль покраснел:
– Нет, извини, я поспешил. Мы сейчас ждем инспектора Грин. Инспектор поговорит с тобой и отпустит.
– Инспектор Грин?
– Спецотдел. Ты ведь из Ложи пятьсот, да? Работаешь в паре?
– Я не… – начала Сьюзен, но тут же замолчала – до ее усталых мозгов дошло, что «поговорит с тобой и отпустит» звучит куда лучше, чем «вы арестованы за убийство». – Э-э-э… а я могу забрать свой рюкзак из дома Фрэнка Трингли?
– Сейчас поговорю с местными парнями. Я не здешний, я из Д-одиннадцать.
Он произнес это с гордостью, как будто имел в виду что-то особенное. Сьюзен не сразу поняла, что он просто хотел произвести на нее впечатление, заигрывал.
– Кстати, об оружии. Этот твой «смитон триста пятьдесят семь» – зверюга! – Он присвистнул. – Я таких в глаза не видел, но сержант Боуэн его признал. Отличный выбор. Хотя малышка «беретта» тоже хоть куда, мисс, слова о ней плохого не скажу. К тому же легко спрятать.
– Ага, точно, – вяло поддакнула Сьюзен.
Она вдруг почувствовала, что неимоверно устала, и взглянула на часы – новомодную пластиковую чепуховину под названием «свотч», которую подарила ей мать перед отъездом. Чепуховина показывала без нескольких минут шесть: на улице, наверное, только рассвело.
– В общем, будет что-нибудь нужно, стучи, – сказал констебль. – Извини, конечно, что приходится держать тебя здесь, но, как говорится, с глаз долой – из сердца вон, верно?
– Ага, – ответила Сьюзен и, опустив голову на сплетенные на столе руки, заснула.
Инспектор Грин оказалась женщиной. Сьюзен почему-то удивилась, и зря – на дворе как-никак тысяча девятьсот восемьдесят третий. Однако столичная полиция, в отличие от провинциальной, еще со времени послевоенных радикальных реформ правительства Клементины Эттли[1] держалась старых порядков и противилась равенству полов. Парадоксально, но нынешний премьер Маргарет Тэтчер, вторая в британской истории женщина, возглавившая правительство, с присущим ей истовым консерватизмом вела наступление на завоевания правительства Эттли и других лейбористских правительств на всех фронтах, а закон о равных возможностях вообще был одной из ее любимых мишеней.
Сьюзен, как и почти все, кто не достиг тридцати лет и не был банкиром или природным лордом, не любила Тэтчер и ее правительство. Прошлогодняя война за Фолкленды довела нелюбовь молодежи к премьер-министру до состояния, близкого к ненависти,
Автор иронически обыгрывает имя и фамилию премьер-министра Клемента Эттли, возглавлявшего правительство лейбористов (1945–1951).
