менять.
Приведя себя в порядок, она вновь спустилась на первый этаж уже по боковой лестнице, радостно поздоровалась со слугами и, захватив на кухне сэндвич с курицей, прошла в северное крыло. Построенное еще в темные века, после великой битвы драконов, оно было мрачным и почти лишенным света. Лет двести назад эти помещения перестроили под конюшни, затем в войну бабушка держала тут кур и козу, теперь Эдвард восстановил крыло и разместил в нем свою коллекцию живописи. Огромное помещение внутри не стали штукатурить, оставив стены просто кирпичными. Эдвард потратил целое состояние на систему поддержания определенного климата – с тем, чтобы краски на полотнах не блекли и не трескались.
Веро прошла помещение почти полностью, машинально отмечая новые дядины приобретения. В самом конце располагались фамильные портреты. Она привычно отыскала нужный: пепельный блондин с темными, как ночь, глазами и кривоватой улыбкой снисходительно взирал на внучку. На его лице еще не было памятного шрама, перечеркивающего правую щеку и придающего ему сходство с разбойником.
Девушку всегда интересовало, как Фернанд получил его, но он отшучивался, рассказывая небылицы. Лишь когда она окончила школу, дед однажды сказал ей правду. В тот день он обнаружил её целующейся на сеновале с кем-то из одноклассников. Сейчас Веро и не вспомнила бы имя того парня. Она ожидала как минимум разнос по всем статьям, но дед, впервые налив ей ром, внезапно начал рассказывать о шраме и старинном обряде. Бабушка Эмбер, услышав о чем идет речь, присоединилась. Ром она пить не стала, предпочитая чай. Открыв рот, Веро слушала истории прошлого. В какой-то момент бабушка разволновалась, и дед накрыл ее ладонь своей. Именно тогда девушка впервые обратила внимание, как они смотрят друг на друга. Втроем они просидели до полуночи. Бабушка ушла первой, мягко заметив, что годы все-таки берут свое.
– Ну, все, дорогая, иди спать, – усмехнулся герцог, заметив, что внучка изо всех сил сдерживается, чтобы не зевнуть. – Я и так э-э-э… заболтал тебя…
– Ну что ты! – запротестовала она, но Фернанд лишь покачал головой:
– Иди, тебе завтра рано вставать. Эмбер будет сердиться. Я не хочу огорчать её.
Подчиняясь, она встала и направилась к дверям, затем остановилась:
– Скажи мне, если невинность так важна для обряда…
– Невинность помыслов, моя дорогая… В физиологическом, как вы говорите, смысле возможно гм… разное. Хотя я бы предпочел, чтобы ты, э-э-э… выходя замуж, не несла с собой бремя прошлых связей. Поверь, милая, мужчина это оценит.
Кивнув, она ушла, а он так и остался сидеть у камина с бокалом рома в руке, всматриваясь в языки пламени.
Бабушки Эмбер не стало через три года. Ее похоронили в фамильной часовне. Герцог пережил ее на двадцать лет и упокоился рядом. Он умер летом, и гроб просто утопал в розах. Алые и белые… Кровь и невинность… С тех пор Веро не любила розы – они напоминали
