мне какое-то дело. А потом была очень горда, когда чувствовала себя «полезной», как бы оправдывая своё пребывание в этом счастливом месте.
Время шло, я подросла, и акцент моих тёти и дяди ожидаемо сместился на появившихся внуков, которых тоже привозили из Тюмени и Лянтора на лето. Первое время я жестоко страдала от того, что потеряла большую часть внимания. Но, как всем подросшим детям, мне пришлось смириться, что малышей любят больше, чем взрослых, а своих детей, больше, чем чужих.
В один из летних солнечных выходных дней, когда народу в доме было много: родители, дети, внуки, родная племянница тёти Гали с семьёй и я, после шумного завтрака пышными блинами с домашней сметаной и молоком, всей толпой было решено поехать собирать землянику, которой в том году были усыпаны местные леса. После этого предполагалось искупаться в реке Ишим. День обещал быть потрясающим! Дети с шумом носились по дому, взрослые собирали необходимые вещи в сумки, веселая суета кружила всех, иногда сталкивая между собой.
Когда пришло время рассаживаться в мотоцикл с коляской и машину, то оказалось, что места на всех не хватает. Малышей было решено везти в люльке мотоцикла с дядей Витей и тетей Галей, ещё четыре взрослых и двое детей входили в машину. Мне места не оставалось. Понимая, что никто не останется, уступив мне свое место в машине, я самоотверженно принялась всех уверять, что на самом деле совсем не хочу ехать, а спокойно останусь дома одна, пока они погуляют в лесу и искупаются. Убеждать всех, что совсем не переживаю, долго не пришлось: веселая толпа завела моторы и скрылась за пригорком.
Я закрыла калитку и постояла какое-то время, не веря, что меня действительно бросили. Мне было отчаянно больно признавать, насколько легко мной можно пренебречь. Остро я почувствовала себя на месте лишней родственницы, которая всем в тягость.
Вернувшись в осиротевший дом, который минуту назад звенел на разные голоса, я вошла в кухню. На столе, с которого второпях забыли убрать варенье и топленое масло после завтрака, стояла гора немытой посуды. Видимо, хозяева предполагали всё помыть по возвращении и не стали тратить время. Какое-то время мы с посудой смотрели друг на друга. Затем как-то само пришло на ум, что я как Золушка, которую не взяли на бал (дуновение ещё недалеко ушедшего детства) и я заплакала.
Я умылась в умывальнике над раковиной в кухне и огляделась. Перед тумбой валялись несколько кем-то оброненных цветных бумажек. Я подняла их и, не разглядывая, бросила в помойное ведро. На раковине, свернутая в несколько раз лежала серая тряпочка. Тут во мне взыграла гордость и я решила: «Что ж! Если меня не взяли на бал и не надо! Если я, как Золушка в этом доме, то перемою всю посуду! Когда они все вернутся и увидят, что во время их веселья, я трудилась за них, то им, конечно, станет очень стыдно за то, что они меня бросили!»
В неукротимой решимости исполнить свой «план мести», я стала оглядывать кухню в поисках тазика. Его видно не было. Я очень запереживала, что домочадцы
