тебя убивать?
Высоко в небе слышится звук реактивного самолета.
– Не то чтобы заставляет. Просто делает так, что это начинает казаться неплохой мыслью.
– А тебе никогда не хотелось убить что-то большое? Больше, чем собака.
Я пытаюсь ответить, но в горле встает комок. Я прокашливаюсь и отвечаю:
– Да.
– Человека?
– Никого особо, пап. Просто… – Я снова пожимаю плечами.
– И почему ты еще этого не сделал?
– Ну… я подумал, что вам это не понравится. Тебе и маме.
– Именно это останавливает тебя?
– Я… ну… я не хочу, чтобы ты… ну… злился на меня. Это… Ты понимаешь. Не хочу расстраивать тебя. – Украдкой я бросаю взгляд на Гарри; он не мигая смотрит на меня. – Мы затем пошли в поход, пап? Чтобы поговорить об этом?
– Да, – отвечает Гарри. – Надо же разобраться с тобой.
Разобраться, точно. Именно так Гарри представляет себе жизнь – отглаженная рубашка и надраенные туфли. И уже тогда я знал: жажда убивать рано или поздно приведет к тому, что нужно будет разбираться.
– Как? – спрашиваю я, а он смотрит на меня долгим и тяжелым взглядом, а потом кивает, поняв, что я с ним, шаг в шаг.
– Молодец, – говорит он. – Теперь слушай.
Несмотря на это «теперь слушай», проходит довольно много времени, прежде чем Гарри начинает говорить вновь. Я смотрю на огни проплывающего ярдах в двухстах от нашего маленького пляжа катера. Звук мотора заглушается ревом радио, настроенного на кубинскую музыкальную станцию.
– Теперь слушай, – повторяет Гарри, и я смотрю на него.
Но он смотрит в сторону, поверх умирающего огня, куда-то далеко… в будущее, что ли?
– Такие дела, – произносит он, и я внимательно слушаю.
Гарри всегда так начинает, прежде чем раскрыть тебе истину высшего порядка. Так он говорил, когда учил меня закручивать мяч и бить хуком слева. Такие дела, говорил он, и так было всегда, именно так.
– Я старею, Декстер. – Он подождал, чтобы я возразил, не дождался и кивнул. – Думаю, люди с возрастом начинают понимать вещи иначе. Вопрос не в том, что становишься мягче или начинаешь видеть вещи не черно-белыми, а серыми. Я и правда думаю, что понимаю вещи иначе. Лучше.
И он смотрит на меня своим фирменным взглядом, с выражением этакой трудной любви в голубых глазах.
– Хорошо, – отвечаю я.
– Десять лет назад я бы отправил тебя в какое-нибудь исправительное заведение, – говорит он, а я моргаю.
Я почти чувствую физическую боль, но ведь я сам о таком подумывал.
– Теперь, как мне кажется, я понимаю жизнь. Я знаю, кто ты такой, и я знаю, что ты хороший парень.
– Нет, – возражаю я.
Получается как-то тихо и слабо, но Гарри слышит.
– Да, – твердо говорит он. – Ты хороший парень, Декс, я знаю. Я знаю, – почти шепчет он, может быть, для пущего эффекта, потом смотрит прямо мне
