платят за тишину и покой.
Преподобный отступил в комнату и взялся за дверь.
– Так дайте нам немного тишины и покоя. – И захлопнул дверь перед носом Монтклера.
Монтклер направился вниз, раздумывая о лучшем применении для полученных денег, чем ремонт потолка в номере 13.
Паук встретил гибель как воплощение его нескончаемого кошмара. Сон был настолько жутким, что он ненавидел время, когда солнце опускалось за горизонт и умирало во мраке, подпуская ночное забытье.
Там ждали обрывки исковерканных воспоминаний, призраками проносившиеся в глубинах его сознания. И самые жуткие были связаны с пауком – вернее, тварью в паучьем обличье. Тварь символизировала нечто – словно его пытались предупредить.
Уже год, как длился этот сон, и с каждым разом тьма давила мучительнее. Казалось, сон движет им и направляет к участи, которая ему предначертана. Или то были тени умирающей веры, готовые снова сплотиться в единую ложь?
Если в них что и таилось, от небес или преисподней, он до мозга костей чувствовал, что разгадка поджидала здесь. В Мад-Крике.
Он не знал причин. Бог, как видно, давно отвернулся от него. Если это его последний бой, то в решающий миг Бога не окажется рядом.
Лучше было об этом не думать. Он отхлебнул немного виски.
Взгляд его уперся в потолок.
– Почему ты меня оставил?
Минуту длилась тишина, затем его губы растянулись в мрачной ухмылке. Салютуя, он поднял бутыль.
– Этого ответа я и ждал.
И надолго приложился к своему жидкому аду.
Неторопливо, размеренно, истощая содержимое по мере того, как медленно угасало солнце, Преподобный прикладывался к бутыли, держа путь к темному берегу, где предстояло сесть в темную лодку из сна, выплывавшую каждый раз, стоило ему сомкнуть веки.
Бутыль опустела.
Покачнувшись, Преподобный сел в кровати, протянув руку к сумкам за следующей платой за переправу. Он взял другую бутыль, развязал ткань, выплюнул пробку и лег обратно. После трех глотков рука упала на край постели, и бутыль, выскользнув из пальцев, встала на полу – на краю горлышка застыли несколько капель.
Занавески в открытом окне колыхались, как распухшие синие языки.
Ветер был пропитан холодной дождевой сыростью. Пророкотал гром.
Преподобный погрузился в кошмар.
Лодка ждала, и Преподобный сел в нее. Под капюшоном черного плаща лодочника на миг мелькнул череп с пустыми глазницами. Забрав плату в шесть монет, лодочник шестом оттолкнулся от берега. Речная вода была темнее поноса Сатаны. Изредка на поверхность, как пробковые поплавки, всплывали белые лица с мертвыми глазами и, покачнувшись, уходили в черную глубину, не оставляя кругов. По реке из дерьма, без руля и ветрил.
С помощью шеста лодочник двигался все дальше по своеобразному Стиксу с берегами Восточного Техаса, и там, как живые картины, Преподобному представали сцены из его жизни.
В
