центре города, обнялись, и стали одновременно засыпать друг друга вопросами. Немного успокоившись, мы решили сменить дислокацию и переместились в ресторан «Погребок». Отделка «под древность» располагала к ностальгии и мальчишеским воспоминаниям о прошлых шалостях. Несколько часов наперебой мы рассказывали о последних событиях в нашей жизни, обо всех метаморфозах в сознании и строили планы на будущее, в надежде, что мы не раз еще встретимся. Грог заметно изменился не только внешне. Его система взглядов преобразилась сообразно новому месту жительства, в словах ощущалось равнодушие ко всему, что происходило на родине, а меркантильные нотки усилились до предела. Из его рассказов нам стало ясно, что отец был прав, в жирных мирах нет никакого вируса и рабства, есть свободное волеизъявление каждого относительно персонального будущего и, в общем, жизнь достаточно размеренная. «Как кафе на кладбище – сытно и спокойно», – такое сравнение дал Грог своей теперешней жизни. В настоящее время наш друг учился в колледже, на авиадиспетчера, чем несказанно нас порадовал. Получалось что мы почти коллеги. Рассказал, что участвует в молодежном движении за спасение каких-то деревьев. Правда упомянутых представителей флоры он никогда не видел, но считает это своим гражданским долгом. Когда он настолько задолжал деревьям мы так и не поняли, но не стали акцентировать внимания на этой прихоти. В конце концов, это лучше, чем ходить с бессмысленными плакатами в национальных нарядах трехсотлетней давности и требовать, чтобы все слушали песни исключительно глотианского происхождения, смотрели матчи с участием только глотианских команд и, упаси Боже, ни слова на пронианском, якобы от этого уши отваливаются и вырастают клыки. Ссылаясь на древние мифы, эти ряженые так рьяно защищают свою точку зрения, что иногда бьют своих же граждан с большей свирепостью, чем врагов. Уж лучше дружить с деревьями, как наш новоиспеченный эмигрант.
– Грог, ты слышал шумиху о лабораториях на Глотии? – спросил я его, понизив голос до шепота.
– Нет, расскажи. Вообще-то там, в жирных мирах, до нашей Глотии нет никому дела, большинство населения даже не знает, что мы существуем, а уж про лаборатории тем более никто не слышал. Небольшие эмигрантские диаспоры заняты лишь своим благополучием, и им конкретно наплевать на всех. На Родину у них аллергия. Так что тут стряслось? – без интереса спросил он, говоря на все кафе, видно, совсем отвык шептаться.
– Ты не ори, придурок, завтра тебя и след простыл, а нам здесь еще жить, – зашипел на него Торн.
– Тут шумиха поднялась, что типа по всей планете куча лабораторий понастроили для опытов над людьми, изучают вирус, нарушают права человека, куда смотрит мировая общественность и т. д., – начала издалека.
– А что Твари? – спросил, зевая, Грог.
– Ничего, в том то и дело, что ничего. Как будто это их не касается. Полное молчание, – продолжал я.
– Странно. Знаешь, если бы это было серьезно, наши информационные сети раструбили бы про этот ужас на всю Галактику. Думаю, это какая-то чисто местная чушь. Может,
